Павел Сапелко: молчать было просто безнравственно

Почему удалось оправдать «террориста» Автуховича? Как сложились судьбы адвокатов экс-кандидатов в президенты страны? Почему белорусская адвокатура не входит в европейское объединение коллег?

Об этом мы поговорили с известным в прошлом адвокатом, а ныне правозащитником, юристом лишенного в Беларуси регистрации правозащитного центра «Весна» Павлом Сапелко.

«Ни я, ни Зинаида Гончар не видели материалы дела»

— В 1995 году вы получили адвокатскую лицензию, а уже в 1999 году взялись за дело пропавшего политика Виктора Гончара. Потом в вашей карьере были защита Николая Автуховича, Дмитрия Дашкевича, Андрея Санникова и других. Очевидно, что это опасные политические дела. Почему вы не боялись браться за них?

— Серьезных преследований и репрессий из-за этих политически значимых дел в отношении меня не было. Да, иногда звучали некие намеки от моих знакомых, что дальнейшее занятие такого рода делами может печально закончиться. Но не более.

Берясь за них, я вспоминал советских адвокатов, защищавших диссидентов. Они говорили, что их деятельность была под пристальным контролем, но при этом даже в те времена «партия и правительство» понимали, что кто-то же должен вести эти дела, и допускали существование таких защитников.

— Как вы стали адвокатом супруги Виктора Гончара Зинаиды Гончар? Удалось ли вам ознакомиться с делом?

— Нужен был адвокат с лицензией. Я не был знаком с Гончаром, знал об этом деле не больше других. Но сразу же согласился. До меня интересы пострадавшей Зинаиды Гончар куда более успешно представлял адвокат Гарри Погоняйло. Он добился того, чего я не смог: получил на руки важный документ — постановление о продлении срока производства, где было подробно описано состояние уголовного дела по факту исчезновения Красовского и Гончара.

Это единственный официальный документ из дела, который дали почитать потерпевшей и ее адвокату. Я вступил со следователями в длительную переписку, доказывая наше право получать такие постановления регулярно, но безрезультатно.

Ознакомление с материалами дела адвоката в процессе расследования не предусмотрено УПК. Поэтому единственная возможность что-то узнать — это вот такие постановления. Но, несмотря на то, что производство по делу периодически продлевается, Зинаида Гончар не знает о ходе расследования. Кроме тех сведений, которые, к примеру, предали гласности сбежавшие в США следователи прокуратуры Олег Случак и Дмитрий Петрушкевич, рассказавшие про «эскадроны смерти», и эмигрировавший в Германию бывший начальник СИЗО № 1 Олег Алкаев (заявил, что расстрельный пистолет выдавался руководству МВД в те дни, когда пропали Захаренко, Гончар и Красовский. — авт.).

Мы не знаем, проверялись ли их показания следователем, были ли в деле подозреваемые и прочее.

«Промолчи свидетели на суде, Автухович мог сесть на 20 лет»

— В 2009 году вы стали адвокатом известного бизнесмена из Волковыска Николая Автуховича, которого обвинили сначала в поджоге дома начальника милиции, а потом и в подготовке теракта против председателя Гродненского облисполкома Владимира Савченко и замминистра по налогам и сборам Василия Каменко. Как вам удалось добиться оправдания подзащитного по этим пунктам обвинения?

— Оправдал суд. И степень гражданской смелости того судьи (Алексей Тетюхин) еще предстоит оценить. Над этим делом мы с Николаем работали очень долго и вдумчиво. В процессе участвовали еще три адвоката (других обвиняемых). И каждый из них добавлял свой кирпичик в тот приговор.

Кроме того, общественность, внимательно следившая за ситуацией, очевидно, не давала суду возможности проигнорировать наши доводы. А мы говорили много. Я в прениях выступал несколько часов. Буквально каждый пробел, каждое злоупотребление сотрудников милиции мы показывали и доказывали суду.

То, что во многих эпизодах следствие сработало очень топорно и грубо, дало нам возможность победить. Люди, которых сотрудники милиции задерживали без оснований, запугивали и добивались нужных показаний, честно рассказали об этом в суде. Если бы они дали слабину и промолчали, если бы следствие работало более «аккуратно», мы могли и проиграть.

Не скажу, что приговор вызвал у меня безудержную радость, потому что Николай, считаю, ни за что получил пять лет лишения свободы (по ч. 3 ст. 295 «Незаконные действия в отношении огнестрельного оружия»). Но по сравнению с квалификацией и санкцией прокурора Сафарова, который просил для него 20 лет лишения свободы, это была победа.

Мне кажется, работать с настроением «всё предрешено», неправильно. Нужно уважать свои знания и квалификацию, видеть перспективу в своей работе.

— С Николаем Автуховичем общаетесь?

— Да, он тоже стал общественником. Теоретически он мог отбыть из пяти лет гораздо меньше. Но с самого начала своего пребывания в местах лишения свободы повел себя как человек и гражданин, что не дало ему возможность выйти на свободу раньше.

«Всё, что рассказывал Санников, я выносил наружу»

— Буквально сразу после этого дела вы стали защитником арестованного кандидата в президенты Андрея Санникова. Как часто вы имели возможность встречаться с ним? Говорил ли он вам о пытках, о которых потом рассказал в суде?

— Я встречался с ним несколько раз, но никогда наедине: всегда присутствовал следователь. И это была моя основная претензия к КГБ. Подробно о пытках он не говорил. Но всё, что я мог рассказать, я незамедлительно выносил на всеобщее внимание.

Рассказал общественности о том, что у него была побита нога и он с трудом передвигается, что ему отказывают в медицинской помощи, что он спит на полу на самодельном деревянном щите.

Подробности содержания экс-кандидатов в президенты в СИЗО КГБ я впервые услышал от Алеся Михалевича, когда он обнародовал их в СМИ.

— А вы подписывали документ о неразглашении?

— Да. Это общее определение о том, чего нельзя разглашать. Для себя лично я определил, что не имею права разглашать данные, которые становятся мне известны в ходе процессуальных действий. Когда же речь идет о состоянии подзащитного, применении к нему недозволенных методов следствия, я уверен, что никакая подписка не может заставить адвоката молчать о нарушении прав своего подзащитного.

Дело 19 декабря. Заговор не доказали, но Санникова посадили

С этого, собственно, и начались претензии ко мне и другим адвокатам, которые вели дела «декабристов»: мол, мы рассказываем СМИ сведения, которые противоречат правилам адвокатской этики.

Но как можно порицать за то, что ты отрицаешь вину своего подзащитного? Когда вся страна наслаждалась «Железом по стеклу» и прочими изысками госпропаганды, и ты единственный, кто мог от имени подзащитного сказать, что он не виновен, молчать было просто безнравственно.

«Коллеги думали, что я последняя жертва»

— Вы не долго были адвокатом Санникова. 3 марта 2011 года по предписанию Минюста президиум Минской городской коллегии адвокатов исключил вас из своих рядов, что лишило вас права на профессию. Почему вы не опротестовали решение коллег?

— Потому что это решение коллег. Если бы это было решение Минюста, я бы его обжаловал. Устраивать с коллегами драчку в суде в той конкретной ситуации я не хотел.

— Кто-то к вам подходил, просил прощение, что не встал на защиту?

— Это был печальный вечер, который я хорошо помню до сих пор. Знаю, что твердо против проголосовала только одна моя коллега. Многие принимали это решение в моих же интересах, чтобы со мной не поступили еще хуже. Некоторые считали, что я — последняя искупительная жертва, после чего закончится преследование адвокатуры и наступит мир с Минюстом.

— Но он не наступил. Адвокатов до сих пор лишают лицензий, исключают. Получается, что стратегия неверная, нужно наоборот защищать своих?

— Надо понимать, что адвокатский корпус — весьма разношерстная общность, где далеко не все разделяют одинаковые ценности.

Павел Сапелко и Алесь Беляцкий

— Как сложились судьбы других адвокатов, защищавших экс-кандидатов в президенты и знаковых участников декабрьских событий 2010 года?

— Первой представили к исключению из коллегии адвоката из Гродно Валентину Бусько, в связи с тем, что она была задержана за участие в той массовой манифестации. Сейчас она работает юристом.

В числе первых Минюст лишил лицензий Татьяну и Олега Агеевых, Тамару Сидоренко. Сейчас они работают в гражданском секторе и занимаются правозащитой: Татьяна Агеева — в Белорусском документационном центре, Олег (адвокат экс-кандидата в президенты Алеся Михалевича) — в Белорусской ассоциации журналистов, Тамара Сидоренко (защитник Владимира Некляева) — в Центре правовой трансформации.

Помимо меня перестали работать в коллегии последующие адвокаты Санникова — Андрей Варвашевич и Марина Ковалевская. Андрей был исключен из коллегии за «проступок, который несовместим со званием адвоката», вину по которому он не признал. Марина сама отчислилась из коллегии, уехала в Штаты на учебу и теперь работает там адвокатом, с чем я ее искренне поздравляю.

Владимир Толстик, бывший адвокат Ирины Халип, тоже уехал в США.

«Я атеист с определенного времени»

— В 2012 году случилась страшная трагедия — погиб ваш сын. На него наехала машина, но водитель избежал уголовной ответственности. Как так получилось?

— За рулем был водитель, лишенный прав за управление в состоянии алкогольного опьянения. Было возбуждение уголовного дело по ч. 3 ст. 317 УК. Вело его Главное следственное управление Следственного комитета. Первоначально был сделан вывод, что водитель имел возможность предотвратить наезд на пешеходов, применив экстренное торможение. По непонятной причине эти данные не устроили следователя. Повторное исследование провели через год после ДТП, и выводы были противоположными — что он не мог затормозить.

Меня об этом эксперименте не уведомили. Все это время автомобиль был у подозреваемого, что позволяло внести изменения в механизмы, к тому же он поменял показания: сказал, что не заметил людей на дороге, поскольку его ослепил встречный автомобиль. Но свидетели наличие другой машины отрицали. И таких неувязок было много.

Трижды я обжаловал это решение в Генпрокуратуре, но в итоге уголовное дело было прекращено.

— Когда такое случается, люди часто задают вопрос Богу или Вселенной: «За что? Почему?» Вы нашли ответ?

— Я атеист. С того времени. Этот случай окончательно поставило точку в моих сомнениях. Если до того я считал себя крещеным, мог говорить о себе, как о православном, то сейчас мое мировосприятие совершенно изменилось. Не знаю, случилось ли это конкретно после того случая. Но такой вопрос, конечно, проскальзывал в моей душе.

«Хочу изменить две вещи в стране»

— Вы награждены премией «За защиту прав человека» Совета адвокатских объединений и юридических обществ Европы. Что для вас значит эта награда?

— Эта награда присваивается одному человеку в год. Миллион европейских адвокатов, представляющих это объединение, признали мои заслуги, чему я был несказанно рад. На церемонии во Вроцлаве в 2012 году присутствовали более ста представителей европейской адвокатуры, которые аплодировали стоя — это было очень трогательно.

— А белорусская адвокатура входит в это объединение?

Свобода адвокатуры заканчивается там, где начинаются интересы власти

— Нет. Насколько я знаю, было желание вступить, но пока наши адвокаты — вне объединения европейских коллег. Белорусская адвокатура, на мой взгляд, на данный момент не является независимым институтом, который может быть представлен в таком органе. В руководстве совета были те, кто считает, что нужно включить белорусов в этот союз и через это изменять положение в адвокатуре. Пока же про проблемы адвокатуры, про законодательство, ущемляющее права адвокатов, больше говорят правозащитники, чем сами адвокаты.

— Вы чувствуете отдачу от своей правозащитной деятельности?

— Результативность и победа правозащитной деятельности не всегда измеряется в конкретных приговорах. Наша победа — в изменении отношения общества к проблеме. К примеру, раньше доминирующее мнение в отношении заключенных было такое: они сидят за дело, поэтому пусть мучаются. Сейчас, как мне кажется, общество понимает: страдать от жестокого обращения осужденные не обязаны, достаточно того, что они лишены свободы. Если будет изменяться отношение людей к той или иной проблеме, власть уже не сможет творить нехорошие вещи «с полного одобрения» общества.

Правозащитники против смертной казни

— Каких главных изменений вы хотели бы добиться в нашей стране как правозащитник?

— Первое — отмена смертной казни. Второе — свободные выборы. 

— Какой довод за отмену смертной казни для вас главный?

— Ценность человеческой жизни. Государство не может быть убийцей и не может от своего имени делать всех нас соучастниками.

Фото предоставлены Павлом Сапелко