Источник материала:

Фильм Андрея Кутило «Стриптиз и война» в прошлом году исключили из национального конкурса «Лiстапада». Тогда комиссию во главе с Ириной Дригой обвинили в цензуре, а в знак протеста некоторые режиссеры сняли свои фильмы с участия в конкурсе. Месяц спустя фильм Кутило «Сумма» выиграет приз на главном фестивале документального кино IDFA в Амстердаме, а «Стриптиз и войну» отберут для участия в другом — не менее престижном смотре (до анонсирования программы мы не имеем права сообщать, в каком именно. — Прим. авт.). Можно ли прожить, занимаясь только документальным кино, и каково это — четыре года снимать один фильм, TUT.BY спросил режиссера в большом интервью.

«Сумма» — это история дружбы между пожилым польским художником Анджеем Струмилло и молодой белорусской художницей Марией, которая регулярно приезжает к мастеру в гости.

— Ваш фильм «Сумма» первым из белорусских стал победителем фестиваля в Амстердаме. Что вам как режиссеру дает победа на фестивале уровня IDFA (считается «документальными Каннами». — Прим. авт.)?

— Вообще глобально ничего не меняется, и я это знал еще до того, как получил приз — общался с другими обладателями престижных наград. Ты понимаешь масштаб, престиж, тебе это поможет на следующем питчинге или фестивале, но глобально же никаких перемен не происходит. Зато приходит осознание, что ты все правильно делаешь, раз твое кино так высоко оценили. Отрефлексируешь — и идешь дальше. И важно быть готовым к тому, что в ближайшее время ты такого проекта уже не сделаешь.

— А к вам отношение здесь после победы в Амстердаме поменялось?

— Отношение не поменялось: коллеги, друзья поздравляли.

— А Министерство культуры?

— Да, Александр Рыдван звонил (начальник управления по кинематографии Министерства культуры. — Прим. авт.), поздравлял. Это приятно. То есть бывают моменты, когда даже Минкульт не может игнорировать какие-то крупные победы независимого кино.

— При этом о сотрудничестве с Минкультом речи не идет?

— Я заметил желание диалога, вижу, что можно идти и подаваться с каким-то своим проектом на конкурс Министерства культуры. Я могу ошибаться, но мне кажется, что они уже готовы менять систему распределения денег, ну или хотя бы думают об этом.

«Когда услышал „Сумма“, я аж подпрыгнул»

— Вспомните момент победы на IDFA. Что вы делали в тот день?

— В день закрытия мы с женой гуляли по Амстердаму, познакомились с каким-то голландцем, который делает субтитры, и в общем-то не спешили на церемонию. Купили маленькую бутылочку вина и решили даже не заходить в отель переодеваться: в этом смысле фестивали документального кино более неформальные, нежели их аналоги в Каннах. Вижу по времени, что опаздываем. Участники основного конкурса должны были сидеть в партере, мы забрались в бельэтаж сбоку и стали смотреть. Вот подходит наша категория, начинаются первые награды, я отвернулся от сцены, сижу слушаю.

И тут я начинаю в формулировке главного приза узнавать свое кино: «Повествование в этом мастерски снятом фильме ведется постепенно и утонченно, вовлекая нас в совершенно захватывающие отношения, которые развиваются благодаря общей любви к искусству. За свою способность превосходно передавать универсальность человеческого опыта жюри промежуточного этапа конкурса решило отдать фильму….». И сердце начинает биться сильнее-сильнее (озвучивает голосом «тук-тук-тук-тук»). И когда услышал «Сумма», я аж подпрыгнул. Не стал даже обходить, прямо с бельэтажа выпрыгнул и побежал на сцену. В такой момент чувствуешь, что слезы на глазах.

Потом эйфория постепенно отходит, устаешь, не хочешь даже ни с кем говорить. Хотя телефон разрывается — все поздравляют.

— Уснуть вообще возможно в такой вечер?

— Если вина выпить, то да (смеется). А вообще я только потом вспомнил, что фестиваль за победу в Амстердаме еще и деньги дает, да не маленькие. И полез смотреть сколько. Вижу: 10 тысяч евро. Думаю: «Ничего себе!». Ты в момент победы, конечно, о деньгах не думаешь, но это приятный бонус.

— А денежный приз себе забирает режиссер?

— Фестиваль вручает его режиссеру. А дальше ты уже сам решаешь, разделить его с членами команды или нет.

«Для меня кино не заканчивается в кинотеатре, я всегда стараюсь узнать, что произошло с героями дальше»

«Стриптиз и война» — история подполковника авиации в отставке, ныне главы белорусской ветеранской организации Анатолия Михайловича, и его внука Толика, инженера по образованию, и танцора стриптиза по профессии.

— Я прочитала, что вы снимали «Стриптиз и войну» 4 года. Почему документальное кино отнимает так много времени?

— Нужно время на то, чтобы разобраться в истории: где расставить акценты, что взять. И самое главное для документального кино: нужно время, чтобы герой менялся. Когда мы начали снимать, Толя хотел заниматься эротическим танцем, сделать шоу с элементами искусства. Но чем больше мы снимали, тем четче он понимал, что стриптиз никому не нужен в Беларуси, что сложно собрать команду. И я, и зритель видим, как происходит утрата иллюзий. Вот на это и нужно время.

В документальном кино нет правил, ты никогда не знаешь, во сколько съемочных дней уложишься. В среднем их может быть, скажем, 30, но «Стриптиз и войну» мы снимали гораздо дольше — не меньше 60 съемочных дней точно.

Кстати, если бы мы продолжили снимать «Царь горы» (фильм про православного верующего, молодого видеоблогера Семена, который боролся с председателем колхоза — прим.авт.), то история бы развилась дальше. Ведь герои уже после съемок развелись, жена с детьми уехала. Я не жалею, что фильм закончился так, как закончился, но это хороший пример того, что режиссер должен остановиться там, где чувствует, что это нужно.

— Откуда вы узнали про развод? Вы продолжаете общаться с героями после завершения съемок?

— Да, со всеми переписываюсь, созваниваюсь, со многими вижусь. Для меня кино не заканчивается в кинотеатре, я всегда стараюсь узнать, что произошло с героями дальше, это своеобразное продолжение. Толя из «Стриптиз и война» сейчас фитнес-тренер, его дедушка снова попал в больницу (я приезжал к нему на Рождество). Я с ним даже больше сблизился, чем с внуком, которого со школы знаю.

Про героев фильма «Гости» много писали потом, в том числе на TUT.BY. Мы и после того как закончили фильм, продолжали поддерживать связь, привозили продукты бездомным. Даже с героями «25» (фильм про белорусское поколение, выросшее при независимости — прим.авт.) все еще переписываемся, хотя мы с ними значительно меньше времени на съемках провели. Интересно, конечно, как сложится их жизнь через 10 лет.

Только с героями фильма «Днюка» (2010) боюсь созвониться: мы снимали 10 лет назад, их обоих уже, возможно, не стало. А так я помню их по фильму, они для меня живые.

— Как вы объясняете людям, что им нужно пустить вас в свою жизнь, позволить четыре года снимать все, даже самые личные моменты — какие-то перепалки, споры, совсем бытовые вещи вроде мытья в ванной?

— Все естественным путем получается. Сначала приезжаешь к герою знакомиться без камеры, объясняешь идею, как и что будешь снимать. А дальше, если есть спорный момент, — проговариваешь. Условно: «Вы не против, если я сниму вас в трусах?». Главное, чтобы это работало в фильме на историю.

— При этом для документалиста крайне важно слиться с интерьером, скажем так. Как вы этого добиваетесь?

— Для этого нужно время. Первый материал всегда идет в мусорку: то там герой посмотрит в камеру, то тут. Я, случается, могу направлять героев своими вопросами, как это было в эпизоде про образование, где важно было дать понять зрителю, почему Толик не учился хореографии, как мечтал, а получил образование инженера. Но при этом разговор будет происходить между ними.

Конечно, бывает, они обратятся к тебе. Анатолий Михайлович, бывало, даже тарелку на меня ставил — мол, иди поешь с нами. Но потом на монтаже ты все эти вещи вырезаешь.

— Если герой видит финальную версию и просит что-то не показывать, идете на уступки?

— Я снимаю объективную реальность, я не делаю манипуляцию, чтобы подставить героя. К тому же все проговариваю заранее. Если бы и была такая ситуация, постарался бы объяснить, почему это важно оставить. За каких-то отдельных героев фильма «25» я переживал по этому поводу, но все обошлось.

«На парах мы баловались видеоартом на стихи Арсения Тарковского»

— У вас первое образование журналистское. Это помогает документалисту?

— Журналист, как и режиссер кино, всегда думает об историях, слушает их, структурирует и потом рассказывает читателям. Но в документалистике меня привлекает то, что время на героя у тебя не ограничивается дедлайнами, ты можешь погрузиться в историю и заниматься ею годы. Кино — это про образы, про подтекст, а журналистика для меня — про работу с фактами. Вместе с тем, на этапе ресерча и интервью с героями ты работаешь и как журналист.

— Интерес к кино возник у вас на журфаке?

— В университете мне было интереснее снимать видеосюжеты, чем писать тексты. Последнее, мне кажется, я вообще плохо умею (усмехается). Как таковым журналистом в издании я и не работал: после БГУ пошел в студию в студенческом городке, там мы снимали новостные сюжеты, отчеты с мероприятий.

Кстати, именно с пар по литературе на журфаке выросло наше соавторство с Александром Найденовым, с которым уже после учебы мы сделали вместе фильм «Днюка». А тогда на парах баловались видеоартом на стихи Арсения Тарковского.

Но, если копнуть, интерес к кино возник у меня еще раньше — уже в школе. Правда, в этой истории я до сих пор раскаиваюсь.

Жалко, что ничего не сохранилось, сейчас бы пересмотреть все это. Получилась такая игровая сцена, снятая документальным методом. Я тогда понял: насколько человека все-таки нельзя обмануть, на какие бы трюки ни шли режиссеры. Фейки в истории документального кино тоже бывали, но постоянно это делать невозможно.

«Хороший бюджет — 50 тысяч евро»

— Сегодня в Беларуси можно зарабатывать документальным кино?

— Я ушел на вольные хлеба после распределения и стал делать телевизионные продукты (преимущественно для «Белсата». — Прим. авт.), чтобы выжить. Последний мой фильм «Сумма» имеет хороший бюджет, поэтому я мог год только им заниматься и больше нигде не работать.

— Хороший — это какой?

— Что-то около 50 тысяч евро. Но это же не гонорар режиссера, это деньги, которые идут на создание фильма. Можно только монтажеру отдать 10 тысяч долларов за два-три месяца работы. В этом смысле, если делаешь кроме режиссерской еще какую-то работу, получаешь больший гонорар (с проектом «Сумма» я получил гонорар как режиссер, оператор, соавтор сценария (с Татьяной Бембель) и частично как монтажер).

Есть в Беларуси примеры коммерчески успешных документальных фильмов — тот же Гомеле, и теперь его смотрят по всему миру">«Дебют» Насти Мирошниченко. По-моему, это вообще беспрецедентный случай в нашей стране, когда документальное кино настолько коммерчески успешно, его так активно покупают по всему миру.

— Вам важно, сколько человек посмотрит фильм?

— Мне важно, чтобы фильм увидели не случайные люди из-за поднятой темы, а те, кому это действительно нужно. Если это будет осмысленный просмотр, я как режиссер буду доволен. В этом смысле интернет не показателен: зритель кликнет, начнет смотреть и потом выключит. Авторам же важно, чтобы человек посмотрел фильм от начала до конца. Пусть их будет не семь тысяч, а тысяча.

Есть зрители, которые даже не думают, что документальное кино может быть таким. Они себе представляют телевидение максимум.

— В чем вы измеряете успех фильма?

— Отзывы критиков, реакция зрителей и участие фильмов в фестивалях.

— По этим критериям можете назвать себя успешным режиссером?

— Режиссер успешен, если успешен его проект. Вот «Сумма» — успешный фильм. «Стриптиз и война», впрочем тоже.

Теги: Гомель