«Я была в таком состоянии, что не могла вспомнить пароль телефона». Истории волонтеров с Окрестина

Источник материала:

Сейчас «городок» помощи на Окрестина практически свернулся: в застенках изолятора почти не осталось задержанных. Но еще неделю назад там было многолюдно: под воротами ЦИП дежурили не только родственники, но и медики, психологи, юристы, водители — десятки (а может, и сотни) белорусов, неравнодушных к чужой беде.

Мы поговорили с девушками, которые были там, на Окрестина — оказывали помощь пострадавшим во время мирных протестов. О том, почему они оказались у стен изолятора, что может быть страшнее побоев и как пережить увиденное — в нашей беседе.

Анна Кулакова — предприниматель. Волонтерство для девушки не в новинку: она постоянно участвует в различных общественных инициативах и организует собственные. Так, когда в Беларусь пришла пандемия, Анна создала телеграм-канал для медиков — «Приюти героя Беларуси», благодаря которому врачи, работающие с ковидом, могли найти себе временное жилье — абсолютно безвозмездно.

Увидев, как описывает произошедшее сама Анна, «невероятные ужасы этих дней», девушка сразу же включилась в работу. Сначала создала еще один канал — с информацией о бесплатной стоматологической помощи тем, кто пострадал во время протестов. Потом — отправилась дежурить на Окрестина.

— Я приехала туда, чтобы развозить по домам людей, которых выпускали, — рассказывает она и признается, что от увиденного на Окрестина до сих пор не может оправиться. — Многих забирала скорая — они просто не могли передвигаться сами, их на носилках выносили. Тех, кто все же выходил сам, подвозили домой волонтеры — и я в их числе.

От состояния ребят, выходивших из застенков ЦИП, их историй, Анна пришла в ужас.

— Никогда не думала, что в 21 веке, в центре Европы, возможно то, что происходило там. Силовые структуры превратились в карателей. И мне не страшно говорить так, потому что все эти зверства я видела собственными глазами — на пострадавших людях. Тем, кто с ними это сотворил, нет оправдания.

Девушка вспоминает: многие из тех, кого выпустили в вечер ее дежурства, не могли нормально говорить, их трясло. Но самым страшным, говорит Анна, было даже не это.

— Они доставали из карманов маленькие клочки каких-то флаеров — черных, глянцевых, видимо, у кого-то из задержанных не все личные вещи забрали. Оказалось, эти флаеры в камере делили на маленькие-маленькие кусочки и царапали на них свои номера телефонов и имена — для того, чтобы те, кто выйдет раньше, позвонили близким оставшихся на Окрестина и сказали, что их родные живы. Эти обрывки я сохраню — чтобы потом отдать их в музей новейшей белорусской истории. Так вот, ребята отдали эти бумажки мне, и я потом обзванивала семьи, говорила, где находятся их близкие. И вот это было по-настоящему страшно и тяжело: на том конце провода люди не знали, живы ли вообще их родные. Это было очень сложно.

После всего увиденного Анна поняла: нельзя допускать, чтобы в мирной Беларуси людей «истязали, пытали, убивали».

— Все то, что произошло с беззащитными людьми, нужно расследовать, а каждого виновного в этом нужно привлечь к ответственности. Знаете, я уверена, что так и будет — не сегодня, но завтра. Люди никогда в жизни не смогут простить этого и призовут к ответу всех причастных. Лично я сделаю все, чтобы это случилось.

Фотограф Анастасия Мащева тоже занимается волонтерством не впервые: девушка руководит центром гражданских инициатив «Место». В прошлом году благодаря долгой и упорной работе ее инициативы под Минском наконец закрыли старейший полигон отходов «Прудище».

Как человек с активной гражданской позицией, в этот раз Анастасия тоже не смогла остаться в стороне.

— В первый раз у ЦИП на Окрестина я оказалась в ночь с 13 на 14 августа, — вспоминает девушка. — Тогда должны были массово выпускать людей, поэтому мы с мужем взяли машину, купили воды и поехали туда. На месте было очень много волонтеров, организован целый лагерь, но наша помощь тоже оказалась не лишней: мы стали развозить тех, кто вышел, по домам. Эти ребята были в очень тяжелом психологическом состоянии — напуганы, подавлены.

Анастасия признается: когда она увидела людей, вышедших с Окрестина, услышала их истории, то просто «впала в ступор».

— Мы с супругом уже имели опыт встречи людей с «суток»: наши знакомые задерживались после протестов в 2010 году, — делится девушка. — Понятное дело, что там (в ИВС — Прим. LADY) никогда не было легко. Но то, что происходило в этот раз, просто за гранью понимания.

На вопрос, было ли ей в тот момент страшно, Анастасия отвечает — да.

— Когда приехала домой после первой ночи под Окрестина, не смогла вспомнить пароль от собственного телефона — в таком я была состоянии. И до сих пор страшно. Страшно от того, что черепно-мозговая травма, сломанный нос, гематомы — все это теперь считается легкими повреждениями, потому что в реанимациях люди с еще более серьезными проблемами. Никак в голове не укладывается: как такое могло произойти в нашей стране, зачем?

Анастасия вспоминает, как на Окрестина встретила женщину в преклонном возрасте: та сама только что вышла из ИВС и теперь ждала под его стенами своих мужа и сына.

— Мы разговорились, и она рассказала, что сначала задержали сына. Они с супругом пошли писать заявление о пропаже человека — и их самих задержали, прямо возле РОВД. Что еще страшнее, даже несмотря на возраст, здесь, на Окрестина их подвергали пыткам — также, как и всех остальных. Но, невзирая на усталость и боль, эту женщину, прошедшую все круги ада, волновало лишь одно: там, в изоляторе, остался ее сын-эпилептик, у которого вновь случился приступ — после 20-летней ремиссии. К сожалению, я не знаю, вышел он сам или его увезла скорая — мы уехали развозить других пострадавших.

На следующий день Анастасия оказалась в столичной БСМП. Туда девушка приехала вместе с подругой Сашей: она тоже прошла через жесткое задержание и надеялась, что в больнице помогут снять побои.

— В это время туда начали приходить первые пострадавшие — те, кого отпускали ночью, утром, — рассказывает Анастасия. — Им предлагали два варианта: либо оформить справку о том, что травмы носят бытовой характер, либо же о том, что травмы криминальные. И добавляли, что «криминальная» справка делается дольше. После Окрестина люди находились в состоянии шока, и, конечно, соглашались: да, давайте бытовую, нам больше ничего не нужно. Но ведь «бытовая» справка — это, по сути, утверждение, что ты просто упал с дивана. И с такой никуда не пойдешь — ни в следственный комитет, ни в судмедэкспертизу.

В этот момент девушка поняла: нужно что-то делать. И стала убеждать пришедших в том, что справку нужно брать именно «криминальную».

— В какой-то мере — даже заставлять их это делать, потому что они были очень напуганы. Многие задавали вопрос: а когда мы придем в СК, нас точно больше не задержат? В такой ситуации самое болезненное — то, что до сих пор остаются те, кто считает: синяки — грим, рассказы в СМИ — ложь. Люди, что должно произойти, чтобы вы признали: да, все это произошло у нас, с мирными жителями?

Сейчас Анастасия курирует помощь пострадавшим: помогает в составлении заявлений в следственный комитет, предлагает автопомощь, а также дает контакты правозащитных организаций и журналистов, чтобы истории избиений были преданы огласке.

— Сейчас очень важно не оставлять людей наедине со своими проблемами. Мы должны помочь людям защитить свои права и не оставить эту ситуацию незамеченной. Главное — не молчать.