Повелитель авиационного эфира

Источник материала:

Есть люди, жизненный путь которых представляет собой вереницу захватывающих, необычных событий — от покорения необжитых районов Заполярья до участия в испытаниях оружия массового поражения… Один из них — ветеран 22‑й гвардейской авиадивизии, бортрадист дальнего бомбардировщика Ту‑16 старший сержант в отставке Иван Попов.

…Я подхожу к одной из пятиэтажек-хрущевок на тихой улочке Бобруйска. В этом доме живет Иван Фёдорович Попов. Поднимаясь по ступенькам лестницы, услышал скрип открывающейся двери. Через минуту передо мной стоял статный мужчина преклонного возраста.

Рукопожатие всегда характеризует человека. У героя повествования оно оказалось настолько сильным, что сразу стало понятно: передо мной решительный, уверенный в себе мужчина, как говорят, человек со стержнем. А испещренное морщинами лицо свидетельствовало о богатом жизненном опыте, в котором переплелись радость и горе, встречи и расставания, приобретения и потери…

Доброжелательно улыбаясь, Иван Фёдорович пригласил меня в комнату. Удобно устроившись в креслах гостиной, начали разговор.

— Я родился в небольшой деревушке недалеко от Воронежа в семье пахаря. И с малых лет помогал отцу в поле. Когда началась вой­на, он ушел воевать, оставив меня в доме за старшего. Мой старший брат Пётр вступил в народное ополчение, его направили под Смоленск окапывать берег у Днепра. Призывали тогда со своим шанцевым инструментом — так, с лопатой, брат и ушел… А вернулся уже без нее — потерял во время наступления гитлеровцев. Помню, мать его очень ругала: последнее-де добро из дома вынес…

Много о военном лихолетье Иван Фёдорович не рассказывал. Как мне показалось, для него эта тема была особенно волнующей…

* * *

Ветеран взял в руки несколько выцветших фотокарточек. С одной из них улыбались двадцатилетние ребята, одетые в новенькую военную форму, — выпускники Челябинского авиационного военного училища стрелков‑радистов и штурманов.

Глядя на фото с однокашниками, мой собеседник оживился:

— У меня за плечами было семь классов школы. На то время этого хватало — люди больше учились у самой жизни, нежели за партами… Сначала я хотел пойти учиться на штурмана, но народная молва донесла, что таких специалистов уже с избытком — лучше стать радистом, которых, что называется, с руками и ногами забирают в элитные авиационные части.

Учеба была довольно интересной и… нелегкой. На первом занятии по морзянке только и слышали «те-те-те-ти-ти» — непонятно, что там пикает, а ведь еще принимать и передавать это по радиоканалам нужно… «А вы не торопитесь, по одной букве будем заучивать. Быстро смекнете, что к чему», — успокаивал нас преподаватель. Так и получилось: неделя, вторая — и дело стронулось с мертвой точки.

Перед выпуском из училища все сдавали итоговый экзамен. Нас, будущих борт­радистов, собралось в большой аудитории около ста человек. Экзамен предстоял непростой — нужно было за минуту принять 60 знаков. Кто справлялся, того направляли в воинские части, остальные учились дальше. Только 18 человек успешно прошли испытание, в их числе был и я.

В 1951 году меня направили служить в Бобруйск, в 22‑ю гвардейскую тяжелую бомбардировочную авиадивизию. Тогда и не думал, что останусь в этом городе навсегда. Однако о своем выборе профессии я ни разу не пожалел.

До 1956 года на вооружении дивизии находились бомбардировщики Ту‑4, позже наши летчики пересели за штурвалы более современных Ту‑16.

Я гордился тем, что служу в авиации. Пусть «борт­радист» звучит не так романтично, как «пилот» или «штурман», но мы все равно были авиаторами. Небо одинаково приветливо принимало нас в свои объятия.

За пятнадцать лет службы было много ярких моментов. Довелось служить и с легендарными личностями. Среди них — дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Александр Молодчий… Говорили, что при выполнении боевых заданий он налетал более 600 тысяч километров (половина — над территорией фашистской Германии). И сбросил на военные объекты врага свыше двухсот тонн бомб!

…Иван Фёдорович ненадолго приостановил рассказ. На кухне послышался свист чайника. Через несколько мгновений мой собеседник появился с подносом в руках. Горячий чай за такой интересной беседой пришелся весьма кстати.

— В период Карибского кризиса наш экипаж выполнял особо секретные задания: сопровождали советские подводные лодки, направлявшиеся к берегам Кубы, над Балтийским, Средиземным и Черным морями. Каждого члена экипажа проверяли секретные службы, а инструктажи проводили представители высшего военного командования. Тогда мы были готовы выполнить любой приказ… Слава богу, что конфликт разрешился мирным путем. Нас за те вылеты наградили орденами — Красной Звезды и Красного Знамени.

Запомнился мне и 1961 год: тогда наш экипаж всю зиму провел в Заполярье. Занимались освоением грунтовых аэродромов. Миссия, признаюсь, не из легких… Столбик термометра опускался до минус сорока, ну а в дни потеплее — до минус двадцати. «Хоть загорай!», — шутил тогда командир. Там, в снегах и буранах, я потерял товарища и земляка бортрадиста Петра Михайловича Лукьянова. Его самолет зацепился за ледяную сопку, погиб весь экипаж… Всего за свою службу я насчитал семь крушений самолетов однополчан. Было тяжело хоронить товарищей — красивых, молодых, жизнерадостных. Вечная им память!

Иван Фёдорович несколько минут смотрел в одну точку. Скорее всего, вспоминал тех мужественных ребят, которые летали вместе с ним за облаками.

— А самым секретным и, пожалуй, самым опасным заданием был вылет к островам Новой Земли. Там испытывали ядерное оружие в атмосфере. Нас долго готовили к этой операции: мы изучали многочисленные инструкции, вырабатывали и алгоритмы действий на непредвиденные случаи. К заданию готовились шесть экипажей, а участвовало всего три. Задача заключалась в том, чтобы изучить поведение самолета после применения ядерного оружия.

…Высота — восемь тысяч метров. Самолет — носитель смертоносного оружия — летел впереди на расстоянии в несколько километров, а позади — еще два: по замыслу, каждый наблюдал за летящим впереди бортом. Начался отсчет времени до взрыва… «Вправо на пятнадцать градусов, машину на автопилот, поддув убрать, защитные маски надеть!» — скомандовал командир экипажа капитан Жданов. Прошло чуть меньше минуты — и где-то под нами гулко хлопнуло. А потом, мгновение спустя, звук взрыва заполонил все. За ним последовала и ударная волна… Нашу крылатую машину подбросило вверх, но полет не прекратился. Самолет неимоверно трясло. Сквозь специальные затемненные очки было сложно разглядеть, что происходило за бортом.

Отлетели от эпицентра взрыва — и увидели огромный черный столб радиоактивного облака, который медленно, но настойчиво полз вверх. «Уже на двенадцать тысяч поднялся», — сказал кто-то из экипажа, глядя в иллюминатор.

…Чай совсем остыл. Я и забыл о нем, слушая рассказ ветерана.

— По возвращении всех участников того спецзадания разместили в профилактории, за нашим самочувствием неустанно наблюдали врачи. Около недели не отпускали домой… Несколько раз в день мы в обязательном порядке посещали баню. Между собой поговаривали, что «хватанули» минимум по 350 рентген каждый. Но узнать правду было не суждено: дозиметры, которые нам выдавали перед полетом, были настроены так, чтобы члены экипажа не могли снять их показания.

* * *

Сейчас Ивану Фёдоровичу Попову 87 лет. Он счастливый отец и дедушка. Большую часть времени проводит за городом, где занимается разведением пчел. Иногда по вечерам пересматривает старые фотографии. И на мгновения он переносится сквозь время на борт бомбардировщика, под крыльями которого земля выглядит разноцветным полотном, а в наушниках звучит мелодия морзянки.

Старший лейтенант Ян Горбанюк, «Ваяр», фото автора и из личного архива И. Ф. Попова