Родом из детства

Источник материала:

Родом из детства

Есть улицы центральные, а есть и другие, едва приметные на картах города. Их можно пройти за несколько минут и не увидеть, не почувствовать ничего особенного. Но как начинает биться сердце, когда ступаешь на полузабытую улочку детства!

Наша семья приехала в Минск из Ленинграда в далеком 1959 году. К тому времени в городе уже пять лет работал Белорусский институт механизации сельского хозяйства. Отца, молодого специалиста, пригласили туда на работу. Нам, семье из четырех человек, дали две комнаты в просторной четырехкомнатной квартире. Дом, построенный в 1955 году специально для преподавателей института, стоял на улице Натуралистов. Она начиналась от проспекта имени Сталина напротив парка Челюскинцев и очень быстро заканчивалась. Кроме нашего, на четной стороне был еще один жилой дом и институтское общежитие. На другой стороне улицы, ближе к современной улице Кедышко, находились бараки - один кирпичный и два деревянных. Жили здесь, в основном, рабочие: завода Вавилова, часового, стройтрестов. К этим постройкам прилегали небольшие огороды и сараюшки, где держали кур и даже свиней. Бараки простояли вплоть до начала 70-х годов. Затем их жители (в основном женщины) обратились в ЦК КПБ. Просителей навестили представители власти, к визиту которых хозяева подготовились. В этот день керогазы чадили сильнее и дети плакали громче. Но и без этих простеньких хитростей быт рабочих произвел впечатление. Бараки немедленно снесли, а их обитателей переселили. Они получили хорошие квартиры на Комаровке, в микрорайоне Восток.
По соседству с бараками, огороженная, простиралась территория часового завода. А перед забором, на пригорке, росли корявые старые яблони. Здесь женщины нашего дома разбили небольшие огороды. Помню, как мы, дети, таскали оттуда редиску, зеленый лук и морковку. А разгневанные профессорши гонялись за нами, приговаривая: «Вот я твоей маме скажу!» Вообще, бегали мы, детвора, постоянно, до крови разбивая коленки. За домом на асфальтовой дорожке играли в лапту, какой-то штандр, в классики. Причем в аккуратно расчерченные квадратики старательно впрыгивали и мальчишки. В парк Челюскинцев нас одних взрослые не пускали. Да и пугал он непроходимыми зарослями кустарника. Зато по выходным мы часто ходили туда с родителями. На деревянной эстраде давались концерты и кукольные спектакли. Летом здесь была зона массового отдыха. На поле за парком загорали целыми семьями, освежаясь в душевых, перекусывали, разложив скатерти. Взрослым была еще памятна война, и денег на еду не жалели. Помню, как отец с зарплаты ящиками покупал чернослив, финики, орехи. С Комаровки огромными авоськами привозил яблоки, груши, арбузы. «Ешьте!» - говорил он нам с братом, крупно, по-мужски, нарезая арбуз. Но больше всего мы, дети, любили есть на улице. Для этого в карманы, а то и просто за пазуху, прятали сушки, сухарики, конфеты. Жевали на ходу, а точнее, на бегу, играя в казаки-разбойники или лапту. В плохую погоду оккупировали подъезды, рассаживаясь прямо на ступеньках. Здесь рассказывались невероятные, а чаще всего страшные истории. Про черную-черную комнату, где стоял черный-черный гроб, про духов, обитающих в соседнем парке, про Вия. Зимой до позднего вечера, а значит, до скандалов дома, катались на санках. Закрывая от ужаса глаза, неслись с покрытых снегом песчаных гор. Падали в сугробы, вымокали до нитки и при этом, что удивительно, не болели! Летом иногда ходили на Детскую железную дорогу, куда почему-то часто привозили иностранцев. Для нас это была игра - кто больше соберет значков, жевательной резинки, карамелек. Повинуясь неписаному закону, мы никогда ничего не просили. Выменивали всю эту ерунду на советские значки, марки, карандаши, открытки. Помню, однажды кто-то из иностранцев бросил из окна автобуса пригоршню конфет. Двух малышей, что кинулись их поднимать, тут же щелкнули фотоаппаратом. Мы, дети постарше, были возмущены и с тех пор перестали заниматься «обменом». Со временем география наших походов расширялась. Иногда, в чем стыдно признаться, рвали цветы «на парниках». Конечно, не ради наживы: пионы, тюльпаны, астры нас вовсе не интересовали. Но с ними было связано такое захватывающее приключение, как погоня. Обширное поле охранял хромой сторож, вооруженный чем-то похожим на винтовку. Не глядя нарвав цветов, мы устремлялись к единственному и узкому лазу в заборе. Иногда возле дыры одновременно оказывались два-три человека. Они визжали от страха, а грозный страж ковылял к ним и делал вид, что прицеливается.
Но шло время, мы подрастали и менялись. Однажды вся детвора сбежалась посмотреть на Наташу из соседнего дома. Она вышла на улицу в красивом платье и перчатках до локтя. «А что ж, - заносчиво ответила она на наше изумление. - Моя бабушка была фрейлиной во дворце. Мне мама рассказывала». И хоть наши мамы не могли похвастаться тем же, мы изменили свое отношение к одежде. Любимые и потому заношенные курточки, тенниски и майки пошли на тряпки. Нарядная взрослая блуза появилась у Клавы, Гарик причесался на косой пробор и надел «дудочки». Такие же узкие брючки и мне сшила тетя, приехавшая с Кубани. Прогуливаясь в них по улице, я спросила время у какого-то дядьки. «Вот когда наденешь юбку, тогда и скажу», - отрезал он. Плача я прибежала домой и пожаловалась маме. «Глупенькая, - засмеялась она, - он ничего не понимает в моде. И вообще это такая мелочь… Ведь сегодня праздник. Наш, советский человек в космосе. Юрий Алексеевич Гагарин!»
А потом началась полоса дней рождений. Швейное искусство моей армавирской тети принесло плоды. Меня заметил приехавший из Москвы симпатичный внук профессора Щербова. На дне рождения у мальчика мы ели вкусный торт и слушали его бабушку. В юности она дружила с внучкой Толстого, женой Есенина. «Бедная, бедная девочка, - жалела бабушка подругу, - Сережа так часто пил, и ей было очень за него неловко!» Неловкость испытывала и я. Сколько ни силилась, не могла себе представить пьяным такого хорошего поэта. «Где-то плачет иволга, схоронясь в дупло. Только мне не плачется, - на душе светло!»…
Конечно же, изменился и характер наших детских прогулок. Мы больше не носились по улице или скверу, высаженному по соседству. Настало время длинных разговоров в беседке - о космосе, кино, литературе. Как мы завидовали детям, в чьих домах были огромные библиотеки! Многим из этих ребят родители запрещали выносить книги из дома. Но, верные нашему братству, те постоянно нарушали эти «мещанские» запреты.
Незаметно шло время. Мы переходили из класса в класс и постепенно взрослели. А потом у каждого из нас стали появляться другие, школьные друзья. Теперь на улице мы только здоровались, расспрашивали друг о друге. «Почему не видно Гарика, что с ним?» - «Да разве ты не знаешь, они давно сменили квартиру!» Спустя какое-то время переехала в другой район и наша семья…
И вот я медленно иду по улице своего детства. Теперь вся четная ее сторона застроена до конца. Со стороны улицы Кедышко выросли корпус общежития БГАТУ, здание университетского клуба. Практически не изменился наш дом, разве что зрительно стал меньше. Помещение бывшего продуктового магазина закрыто на ремонт. Здесь, втайне от родителей, мы покупали молоко подвальным котятам. Рядом размещался овощной магазин, который затем сменил «Мерный лоскут». Сколько наших девчоночьих надежд было связано с рулонами разноцветных тканей… Со сколькими надеждами вообще мы входили во взрослую жизнь! Теперь в «лоскутном» магазине - маленькое кафе. О чем-то своем щебечут за столиками молодые люди. Я сажусь у высокого окна, за которым медленный вальс танцуют снежинки. Любуюсь ими и пристально вглядываюсь в знакомые черты улицы детства…

Материалы страницы подготовила Наталия БЕЗВЕРШЕНКО

Теги: Минск