Как воевали Беларусью

Источник материала:

Как воевали Беларусью

Осужденная на забвение
Историческая достоверность все чаще приносится в жертву сиюминутных пропагандистских интересов.
Константин СКУРАТОВИЧ
Похоже, белорусы начинают привыкать к этой "вольности" власть обслуживающих идеологов и все чаще принимают их за чистую монету. Взять хотя бы официальное празднование Дня независимости Республики Беларусь 3 июля, которое оставило двойственное впечатление.

Утром 23 июня БЕЛТА открыло новый информационный день, пообещав держать пользователя в гуще событий, находящихся в центре общественного внимания. Над анонсом было указано время — 8.57.

Однако сообщение, отправленное в 9.30, содержало в себе явную дезинформацию. Его автор утверждал, что Минск на второй день войны был подвергнут беспощадной авиационной бомбардировке и артиллерийскому обстрелу. Вполне вероятно, что сообщение содержало и иные неточности, но для их выявления требовалось посмотреть документы. Эта же бросалась в глаза. Ибо каждый школьник знает: на второй день войны даже доты на "линии Сталина" безмолвствовали, поскольку их наблюдатели не могли видеть противника перед собой ввиду его удаленности на 100 и более километров от этого рубежа решительного отпора.

Даже превосходившие "устаревшие советские пушки" новейшие немецкие орудия на такую дальность не стреляли.

БЕЛТА — правительственное агентство, его прерогатива — официоз. Поэтому такие сообщения перепечатываются много- и малотиражными органами, включая главные газеты страны. Но в данном случае никто и внимания не обратил на явную нелепицу. Что симптоматично. Интерес к любому историческому событию со временем неизбежно угасает, даже если он поддерживается искусственно. Всякое событие, о котором когда-то говорили как о решающем, даже бывшее на самом деле решающим, постепенно выходит за пределы сознания большинства ныне живущих. В этом легко убедиться, задавая в ходе опроса по случайной выборке вопросы типа: "Как вы оцениваете роль Сталина в войне?". Как правило, у значительной части опрашиваемых возникает встречный вопрос: "А кто такой Сталин?".

Главная заслуга Хрущева.

Мало зная о предмете исследования, опрашиваемый может наговорить массу глупостей, но он не способен к тенденциозному толкованию исторических фактов. Для этого нужен интерес, которого на самом деле нет. Пик пропагандистской (искусственной) актуализации событий Великой Отечественной войны пришелся на 70-е годы, а в роли главных аниматоров выступили Л. И. Брежнев и М. А. Суслов.

Например, День Победы, если не изменяет память, впервые был объявлен нерабочим днем через 20 лет после войны — в 1965 году. К этому времени от активной политики отошли те деятели, которые на самом деле "ковали победу", отдавая себе отчет в том, что не все, сделанное ими, было хорошо.

Показательно, что Н. С. Хрущев начал "разоблачать" культ личности Сталина еще при жизни большинства непосредственных соратников Сталина, будучи одним из таких соратников. Не учитывая этого, вообще невозможно понять, как Хрущев мог подняться на Олимп политической власти в такой специфической стране, как СССР.

Уцелевшие "соратники", поступив со Сталиным (правда, мертвым) так, как он поступал с ними (соблюдая некую очередность, определяемую особенностями его мировосприятия и мироделания), постарались тем самым остановить процесс воспроизводства власти за счет спонтанного физического уничтожения людей, оправдываемого формулами политической целесообразности. Недаром же Н. С. Хрущев, оценивая факт своей вынужденной отставки, главным личным достижением назвал возможность уйти, сохранив при этом жизнь, относительную свободу и бытовой комфорт. Это был небывалый феномен для страны, ставший впоследствии нормой, несколько очеловечившей механизм продавливания интересов в советской политической системе.

Сделано было "под себя", оказалось полезным для всех. После Хрущева политического деятеля могла постичь опала, что свойственно "просвещенным монархиям", а не физическое и моральное уничтожение, практикуемое диктатурами.

Поэтому оценим по достоинству именно это, сделанное Хрущевым дело, которое по своему значению перевешивает все его сумасбродные затеи и поступки.

До эпохи Л. И. Брежнева, которая началась банальным "дворцовым переворотом" и не обещала затянуться почти на два десятилетия, тема войны не поддавалась героизации и поэтизации. Все, что писалось и снималось о войне, в основном не покидало прокрустово ложе соцреализма.

Но для создания "грандлубка", подобного озеровскому "Освобождению", где на каждом участке навстречу врагу поднимались свои 300 "спартанцев", предпосылок не было. По той простой причине, что в стране (при наличии множества "освидетельствованных" героев) герой как социальный тип отсутствовал. Героизм подавляли жертвы войны. Если это были инвалиды, то для подтверждения инвалидности им не требовалось предъявлять удостоверения. Равно как и ветеранам, и участникам, и вдовам, и сиротам. Беда не просто давала о себе знать, она кичилась своей вездесущностью, она утверждала себя, казалось, на века.

Какую такую победу можно было праздновать? Тем более что у каждого из "главных по стране" — ощущение сопричастности.

Делать жизнь с кого?

Однако время лечит. Появились первые положительные результаты хрущевской (назовем ее так) модернизации страны. Причем не только экономические (хотя появление отдельной квартиры как массового жилья, а не номенклатурной привилегии — это настоящая революция в быту). Улучшилась и общественная атмосфера (при том, что художников-ретивцев, беглецов от соцарта Хрущев обзывал "пидарасами"), что позволило самореализоваться первой за несколько десятилетий дискуссии. Между физиками и лириками. На предмет, кто матери-Родине более ценен.

А там, где невынужденно спорят, там и расслабляются. Вполне креативно. И у "юношей, обдумывавших житье" неизбежно возникали вопросы: делать жизнь с кого? Только ли с товарища Дзержинского?

Тезис о том, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме, воспринимали как данность. Спорили только о природе новой формации и нового человека. Долженствовать — означало служить. Быть готовым к служению. Но поскольку жизнь уже не требовала постоянного предъявления энергичных примеров героизма, легко обходились его имитацией. В жизнь вступали люди, которых сталинизм как таковой практически не затронул. Вселенская скорбь по поводу кончины вождя покинула их на второй день после похорон. Они легко восстановили исконную чистоту помыслов, как это делают в сухом доке, очищая корпус судна от разного рода прилипал.

Понятно, что для этого дела прежние лидеры не годились. Политика для них была слишком конкретным делом — революцию в белых перчатках не делают. Поэтому они не остановились и перед расстрелом голодного рабочего бунта в Новочеркасске в 1962 году. Коль жизнь не идет вослед идеалу, идеал лишает ее "права на жизнь". В подобном разочаровании, как известно, антипод Сталина приказал затопить станции берлинского метро, где пробовали освободиться от власти нацистской химеры тысячи немцев.

А история устала быть трагедией, она жаждала оборотиться водевилем. И в силу ограниченности предложения обратилась в кадровые запасники системы, где нашлись "преданные ленинцы", в годы войны равноудаленные от большой (потому кровавой) власти и от наибольших тягот, с ней связанных. Для них война была, разумеется, трудным и ответственным делом, особенно на заключительном этапе, но не без приятностей. Политические полковники типа Брежнева, ставшие к концу войны малозвездными генералами, были людьми в определенном смысле безответственными, поскольку никакого участия в принятии важных решений с их стороны не было. Но именно потому система увидела в них преемников "рыцарей революции", сумевших сотворить из борьбы с ветряными мельницами вполне реальный "ужастик". На вопрос "зачем?" у них был только один ответ: так было надо.

Власть ужасного прошлого они стремились утвердить и над прекрасным будущим, что никого больше не устраивало. А лидеры новой волны могли извлечь из "воспоминаний о будущем" немало приятно-волнительного. В то время слова такие стали модными — волнительный, фантазийный, всемирно-исторический, небывалый, невиданный, героико-героический. Потому место прежних рефлексирующих по поводу пережитых обид героев заняли люди, охваченные "жизнеутверждающим пафосом".

Если в прозе лейтенантов лейтмотивом было "дожить до рассвета", местом действия — наспех вырытый окоп, оружием — "последняя ракета", то в героическом соцарте сценой стал обустроенный блиндаж, солдат из героя был обращен в статиста (в доказательство начальственного демократизма ему разрешалось носить офицерские сапоги и расстегивать крючки на шинели в присутствии старших по званию), офицеры стали патлатыми славянскими красавцами a la Beatles, "народные маршалы" — строго-справедливо-гениальными водителями полков с по-ульяновски (имеется в виду актер Михаил Ульянов) сдвинутыми бровями и эпизодической ленинской (по Каюрову или даже Лаврову) хитринкой в глазах. Роль Сталина с разной степенью убедительности играли ностальгирующие грузины, Гитлера — немцы из ГДР.

Сокрытию не подлежат.

Казалось бы, лучше и не надо. Нет, надо. Опять было надо. Героизму сопутствует романтизм. Новое кино утвердило в качестве героя "боевую подругу" — медсестру, связистку, зенитчицу в юбочке, едва прикрывающей соблазнительные коленки. Вокруг этого телесно-небесного создания закручивается интрига, эмоционально углубляемая успешными (безусловно, героическими) подвигами солдат, сержантов, старшин и офицеров, за действиями которых по-отечески наблюдает бдящий войну политотделец в штабе (крестьянская изба-пятистенка в армейском тылу).

И все бы ничего. Художник имеет право на собственное видение мира, он же обречен исполнять социальный заказ, а когда одно накладывается на другое как геометрическое равноподобие, получается красиво, убедительно.

В общем, ГлавПур* создал очень убедительную картину того, кем, как, какими силами победили. Да, пусть что и было "такое", но "русские всегда били прусских", а погоны "поручика Голицына" для лейтенанта Красной Армии отнюдь не тяжелы.

Погоны, патроны... В солдатской казарме из повседневных навязываемых развлечений жизнеутверждающее героико-патриотическое кино было одним из самых приятных. По крайней мере, давало возможность побыть самим собой в затемненном зале. Покайфовать. Где ж еще солдатику увидеть женщину. В гарнизоне — только Томка-писариха, которой что-то по ночам диктует НШ майор Иванов, потому что готовится (перспективный, молодой офицер) поступать в академию. А тут — руку протяни — Лариса Голубкина, уже не корнет, уже не скрывающая свои прелести под гусарской венгеркой. Да и они уже настолько развились, что, перефразируя идеологов, сокрытию не подлежат. Как развитой, например, социализм.

И уже тогда было немного стыдно. Стыдно за то, что мы, будучи школьниками, творили по указке учителей, а те тоже, теперь понимаешь, подчинялись указке. Как, например, "привлекали" ветеранов к участию в военно-патриотическом воспитании. Не нынешних, "докладающих, как маршал Жуков", у которых до публикации в 1970 году (при Брежневе!) жуковских "Воспоминаний и размышлений" военный опыт в большинстве случаев был "по чину" ограниченным. А тех, обычных, отцов твоих одноклассников, приятелей и недругов, потому что живущих "на том конце" деревни. Вот он сидит за учительским столом, краснеет, запинается: "Нас привезли... Залег, лежал. Стали стрелять. Ранили. Санитар нашел под утро. Ногу отрезали...".

"Какой же он герой, Елена Сергеевна?" А у Елены Сергеевны глаза на мокром месте. Ведь она тут "под немцами жила". Сама могла бы рассказать "такое, что...". Но из "района" ей приказали людей мучить и нас, по жизни — циников, по воспитанию — романтиков, привлекать к соучастию.

А как же. Никто не забыт, ничто не забыто... Когда хороший генерал в хорошем фильме, отдавая дань стойким батарейцам, говорит: все, что могу, — в это веришь. Даже генерал может дать не более того, что может дать. Снять с груди свой заслуженный орден. А если вот так, общей фразой — никто и ничто, — то понимаешь, что все на самом деле обрекается на забвение.

Но "верхним людям" демонстрация стремления к вечному возврату необходима для самоутверждения в настоящем. Маршал Брежнев. Поначалу его являли как нечто главное только на пятачке Малой земли. Потом как в большем масштабе не главное, но уже и не второстепенное. Потом уже наряду с Жуковым. Потом выше Жукова. Потом равным Сталину. Потом выше Сталина в качестве ленинца "всех времен и народов" с партбилетом за номером один и полководческим платиновым орденом (с бриллиантами!) на дряблой шее.

Опять порубали в капусту.

Положа руку на сердце, пусть каждый независимо от того, "за" он или "против" нынешней (правильной) трактовки событий, скажет: были ли еще в истории примеры более наглого ее использования для сиюминутных похотливых нужд власте й предержащих? Не было! И не будет. Поскольку это был образец, эталон своекорыстной интерпретации, к которому опасно даже приближаться, не рискуя показаться смешным.

Эта была Победа номер два, суперреальность, потерявшая всякую связь с жизнью по причине своего совершенства. Пришедший к власти в результате смены поколений Горбачев, акцентированный "шестидесятник", отнял орден Победы у почившего в бозе Брежнева (надеюсь, автору удалось показать, почему такие, в общем, нецивилизованные вмешательства в ход истории "задним числом" стали частью советской истории) и тем самым лишил ее главного полководца.

К слову, не в обиду сказано ветеранам, немногие из них возмутились самовозвышением Брежнева. Подобные "закидоны" свидетельствуют только об одном: война перестала быть важной (тем более — главной) частью реальной жизни, а в качестве мифа не самоутвердилась по причине совершенно безобразных (под себя) ее интерпретаций имитаторами истории.

Ныне у власти "генералы мирного времени". Из тех "пионервожатых с пионервожатками", которые водительствовали отрядами в военно-патриотической игре "Зарница", зело при этом побеждая. Что ж, бывает "война под крышами", бывает — в кустах. Вещь во всех отношениях полезная и приятная. Но "кустовые фельдмаршалы" ни на что больше не годятся. Даже если принимают парады победоносных потешных полков.

Что в осадке? Немцы окончательно повержены в очередной раз. За праздничные дни на белорусских каналах киношные бойцы наваляли "немецко-фашистских захватчиков" больше, чем в начале июля прошлого года. Потому что и здесь действует планирование "от достигнутого" — раз, как грибы после дождя растут патриотические писатели-сценаристы новой волны — два. Им для подтверждения победоносности вновь понадобилась киношная кровь молодых баварцев и мекленбуржцев: "Стой, ты откуда? Из Передней Померании?.. Получи, фашист, гранату...".

К слову, в списке рекомендованной литературы, который ныне определили старшеклассникам для каникулярного прочтения, Чергинец приравнен к классикам. Документ, который мне принесла для содействия племянница, открывается "Словом о полку Игореве", а завершается (скромно так): "Н. И. Чергинец "Вам задание", "Сыновья". Возможно, такой ассортимент выбран только в отдельно взятой школе, возможно, у других "училок" иные пристрастия. Но если Чергинец рекомендован повсеместно, это есть задание для Зенона Ломатя. Уж больно сия "рекомендация" напоминает вульгарное использование служебного положения в корыстных целях. Для облегчения расхождения немалого тиража книжищ в роскошных обложках.

Не останови такого классика, придется "воевать" вечно.

Антиамериканизм.

К сожалению, мы опять показываем, что умны только задним числом. Ведь в отношениях РБ с США вполне правдоподобно повторилась ситуация 70-летней давности, сложившаяся между СССР и Германией. Закономерно, хоть и напоминала плохой экспромт. Напомним, осенью 1939 года немцы освободили Брестскую крепость, изгнав из нее польский гарнизон. А ключи в торжественной обстановке на совместном параде передали представителю советской стороны. Кажется, комбригу Кривошееву. Ну и известно, как коварно потом этим воспользовались.

А американцы воспользовались нашим искренним намерением создавать у себя лучшую демократию и, втершись в доверие к Кебичу — Шушкевичу, получили для размещения своего посольства бывшую резиденцию командующего Белорусским Краснознаменным военным округом. И теперь спокойно шпионят за учебным процессом в суворовском училище. Усыпляют бдительность. Чтобы (см. любое издание "Истории Великой Отечественной войны") вероломно преступить и нарушить. Если же наши генералы вновь пребывают в беспечности, то автор как бывший кадет считает своим долгом сообщить: наиболее удобное для загона американо-троянского коня на территорию суворовского училища место — это калитка со стороны ул. Старовиленской. Там, где раньше дислоцировалась баня. А теперь страшно подумать, что. Под видом бани.

В общем, ясность. Понимание того, что ни в одной из войн XX столетия Беларусь не воевала, поскольку не существовала как государство.

Беларусью, да, воевали. С разной степенью успеха использовали ее экономические блага, природные богатства, людей и территорию воюющие между собой супердержавы. Не обременяя себя соображениями законности и моральности. И победители всякий раз обносили Беларусь плодами победы. За ее счет удовлетворяя территориальные претензии своих сателлитов.

Сейчас у Беларуси появилась возможность самостоятельно повоевать с кем угодно. Хоть с теми же Штатами.

Но при этом надо помнить, что Америка уже рядом. На Старовиленской.
Теги: Минск