«Я ОДНОВРЕМЕННО И ФАТАЛИСТ, И ОПТИМИСТ»
«Я ОДНОВРЕМЕННО И ФАТАЛИСТ, И ОПТИМИСТ»
Автор шлягеров «Маэстро», «Старинные часы», «Вернисаж», «Еще не вечер» для Аллы Пугачевой, Валерия Леонтьева, Лаймы Вайкуле и других хитов для звезд российской эстрады народный артист России, кавалер ордена Почета, лауреат премии «Овация» Илья Резник недавно отметил 70-летие. Мое знакомство с известным поэтом-песенником состоялось на презентации его книги «Квадрат четверостиший», затем продолжилось на «Славянском базаре в Витебске». Резник очень тепло отзывался о фестивале и о нашей стране. — «Славянский базар в Витебске» — один из лучших фестивалей, на которых мне приходилось бывать. У вас замечательный «Летний амфитеатр», где удобно выступать звездам самого высокого уровня. Я вообще люблю Беларусь, публика у вас замечательная, люди гостеприимные. — Илья Рахмиэлевич, о вашем происхождении ходят легенды. Кто ваши родители? — Родители мои из Копенгагена. Бабушка и дедушка усыновили папу. Отец погиб на войне. Потом они усыновили меня, так как мама создала новую семью и уехала сначала в Латвию, а потом в Израиль. Я взял отчество приемного дедушки. А на самом деле я Леопольдович. У меня были фотографии дедушки, где он с бицепсами — борец. Он мне истории рассказывал, как на кураже поднимал зубами столик с закуской. Я тогда над ним смеялся. А когда приехал к тетке в Копенгаген, мы на улице встретили маленького человечка. Он сказал: «Ой, я знал вашего дедушку! Он зубами столик поднимал»… Мне стало стыдно, что я над дедом иронизировал. Детства у меня, можно сказать, вообще не было: недоедание, блокадный Ленинград. У меня даже медаль есть «Житель блокадного Ленинграда». Два года эвакуации, потом, в 1944 году, возвращение, далее школа. — Вам предлагали сменить фамилию? — На радио я был в «черных списках». В Союз писателей два раза «поступал», и оба раза не приняли, несмотря на то, что книги у меня выходили. Прямо никто не говорил, чтобы я поменял фамилию, но это как бы подразумевалось. Как-то Эдита Пьеха сказала: «Знаешь, когда я объявляю твою фамилию, звучит как-то резко. Может быть, ты поменяешь ее на Максимов, в честь сына?» А я ответил: «Пьеха тоже странная фамилия». Я никогда не шел на сделку с совестью, всегда имел свою позицию, не боялся навлечь на себя огонь или потерять кого-то, если выскажу свое мнение. Все, что я когда-то говорил, готов повторить. Поэтому уважаю сам себя, а это, поверьте, дороже всяких гонораров. — Это правда, что вы с детства мечтали сниматься в кино? — Я страшно завидовал артистам, потому что на экране была красивая жизнь. А я ходил в залатанных, перешитых дедушкиных штанах, вечно недоедал. Помню, как был счастлив, когда по талонам получил галоши. С детства очень любил кино, но денег на билет не было, поэтому с друзьями выполнял любую работу для контролерши, чтобы она пропустила нас вечером посмотреть фильм. После окончания школы я не поступил в мединститут и работал на кафедре микробиологии лаборантом. Когда познакомился с девушкой, то соврал ей, что учусь в театральном. И она мне поверила. Из-за этого 3 года подряд поступал в театральный, а в свободное время на «Ленфильме» снимался в массовке. В 1958 году на съемочной площадке познакомился с Ираклием Андрониковым и попросил его послушать меня. Он предложил зайти к нему в гостиницу. Я пришел, и он долго рассказывал мне о Лермонтове. Затем я ему читал басню, стихи, и он сказал: «Молодой человек, спокойно поступайте, я верю — вас примут». И меня приняли в Ленинградский институт театра и музыки. С тех пор повелось: когда Андроников приезжал с гастролями в Ленинград, я всегда заходил к нему за кулисы. В дипломном спектакле «Океан» меня попросили заменить больного друга. Пришлось за две бессонные ночи научиться играть на гитаре и петь романсы. После окончания института я 7 лет работал артистом Театра имени Комиссаржевской. — А когда вы начали писать стихи? — Я был одним из первых, кто исполнил песни Александра Городницкого «Атланты», «Кожаные куртки», «Снег, снег». Именно Городницкий «заразил» меня стихами. Вначале я писал для театральных капустников. А когда к нам в театр пришел Игорь Цветков (он писал музыку к спектаклям), я показал ему свои стихи. И вот однажды он позвонил мне и дал послушать в телефонную трубку песню на мои стихи. Тогда я понял, что быть актером для меня скучно, писать стихи гораздо интереснее. Да и актерская зарплата в 750 рублей была гораздо меньше, чем гонорары за стихи. И я ушел из театра. Кстати, актерство помогает мне в поэзии, оно дает возможность перевоплощаться в героев своих стихов и их исполнителей. Коля Добронравов тоже был артистом, а стал поэтом. — Кто из современных поэтов вам нравится? — Я преклоняюсь перед Беллой Ахмадулиной. Нравится Римма Казакова. Как-то Сергей Довлатов привел ко мне домой Иосифа Бродского. Мы стояли на балконе, и он читал свою поэму. Я очень спокойно отношусь к его поэзии. Признаю его гениальность, но если бы его не выгнали из страны, он бы не получил Нобелевскую премию. — Можете ли вы предвидеть, станет песня хитом или нет? — Это сложно. Песня может стать хитом неожиданно. Например, с Пугачевой мы рассчитывали на песню «Ты и я, мы оба правы», долго работали над ней, а она прошла мимо. А вот песня «Старинные часы», которую я написал за 20 минут, стала суперхитом. — Вы поддерживаете отношения с Пугачевой? — Даже если человек спел только одну твою песню, он уже твой родственник, а Пугачева спела около ста моих песен. У нас всегда с Аллой были братские отношения. Я знал обо всех ее романах первым. Пугачева меня вдохновляла, давала новые темы. Я как бы жил ее жизнью, думал за нее. Иногда некоторые песни она не воспринимала, и это вызывало обиду, но спустя какое-то время Алла их все же исполняла. — И именно Пугачева уговорила вас переехать из Ленинграда в Москву? — Да, чтобы я не мотался из Питера в Москву и обратно, Алла предложила пожить у нее. В августе 1984 года я переехал к Алле. Две семьи, Пугачевой и моя, жили в дружбе и согласии. А в январе следующего года мне дали квартиру в Крылатском. Давно миновали те дни коммунального бытия, но я с легкой грустью вспоминаю о них. Об импровизированном домашнем театре. О незабываемой встрече Нового года. О ночных бдениях у рояля и о том, как хором пели «Эй вы там, наверху». — А вам не хотелось пережить тот триумф, который у вас был с Пугачевой и Паулсом? — В одну и ту же реку два раза не войти. Такое не повторяется. Тем более у нас был длительный творческий подъем. Кстати, я был как бы «свахой» между Пугачевой и Паулсом. — Почему? — Потому что Паулс к Пугачевой относился критически, как к «русской барыне», а Алла за глаза его называла «латышским хуторянином», а я их соединил. Раймонд замечательный композитор, я его обожаю. Но сейчас каждый из нас идет своей дорогой. Паулс пишет мюзиклы с латышскими поэтами. Алла поет совсем другие песни. Я написал 20 книг, и мне это интересно. — Правда ли, что вы с Паулсом открыли Лайму Вайкуле? — Лайма пела в ночном ресторане в Риге, и ее никто не знал, кроме посетителей ресторана. Мы с Паулсом сделали ей репертуар, и Лайма стала звездой. — Вы 25 раз становились лауреатом «Песни года». Что для вас сейчас этот конкурс? — Сегодня «Песня года» — просто мощный эстрадный концерт. И хотя его ведет Алла Пугачева, у меня ностальгия по той «Песне года», которая была при советской власти, когда были мешки писем, мольбы повторить ту или иную песню. В те времена тоже были «блатные» песни, по звонку из ЦК. Но их было мало, а остальные проходили честным образом. Конкурс отражал картину народной любви. — Ваш жизненный девиз? — Говорю себе: «Все образуется!», потому что я одновременно и фаталист, и оптимист. Артур МЕХТИЕВ |
|