«ТАК И БУДЕМ ЖИТЬ НАБРОСКАМИ»

Источник материала:

«Так и будем жить набросками»
 

Анастасия КОСТЮКОВИЧ

http://www.belgazeta.by/20081117.46/360275161

13 ноября в кинопрокат вышла новая картина Алексея Германа-младшего «Бумажный солдат». Фильм, который непременно стоит посмотреть.


Сын известного режиссера Алексея Германа, создающего не более одного фильма в десятилетие, Алексей Алексеевич Герман к своим 32 годам снял уже три картины. Все три побывали в Венеции: «Последний поезд» удостоен приза за лучший дебют, «Гарпастуму» для победы в конкурсе не хватило всего одного голоса. Третий, «Бумажный солдат», в этом году на 65-м Венецианском фестивале завоевал «Серебряного льва» за лучшую режиссуру и премию «Озелла» за лучшую операторскую работу. Сценарий к фильму Герман-младший написал сам: шесть недель до полета человека в космос, шесть последних недель жизни врача, служащего на Байконуре «великой мечте»… Корреспондент «БелГазеты» встретилась с режиссером на кинофестивале «Молодiсть» в Киеве.

СКОЛЬЗЯ ПО ВРЕМЕНИ

- Алексей, вот вы - молодой человек, а упорно не хотите снимать кино о современности. В первом фильме отправили героя на Вторую мировую войну, в «Гарпастуме» события происходят накануне Первой мировой, в «Бумажном солдате» - в 1961г., перед полетом Гагарина. Почему прошлое вам интереснее настоящего?

- Все мои фильмы не просто «о прошлом» - они об эпохах. О том, что все повторяется: и сто лет прежде, и сто лет спустя. И может повториться сейчас. Меня интересуют исторические параллели и повторяемость истории. «Гарпастум» был о поколении, мечты которого были раздавлены колесом истории. Очень близкая мне история, и потому «современная» для меня: в 90-е гг. распалась моя компания, ибо кто-то погиб в Чечне, кто-то «пропал» в бизнесе, кто-то сел в тюрьму, спасая семьи от бедности, пытаясь любыми путями добыть деньги…

Я недавно подумал, что сегодня мы не живем во времени - мы скользим по нему. Мы словно в эскизе, не знаем, что будет завтра, через год. И пока не появится уверенность в будущем, мы так и будем жить набросками. Для меня 60-е, время действия «Бумажного солдата» - эпоха последних Больших надежд и последней Веры в Великую идею. Время, когда жива была вера не только в светлое будущее, но и в мировую миссию страны. Я бы искренне обрадовался, если бы мне сказали, что через 10 лет мы высадимся на Марс. Хочется верить, что я живу в стране, способной на такое. Мне, как и герою «Бумажного солдата», хочется верить в мечту, верить, что все у нас получится. Иначе вся энергия нации накапливается бесплодно, впустую, чтобы потом разве что выплеснуться в войне.

- Работая над сценарием фильма, пришлось досконально изучить историю советской космонавтики?

- Сценарий «Бумажного солдата» я писал восемь месяцев. Изначально это был фильм об отряде первых российских космонавтов - история смелых молодых людей, впоследствии ставших неодушевленными бетонными памятниками. Но потом она превратилась в историю о тех, кто был рядом. Я сознательно уходил от документальности, от подлинных имен. Я снимал «сочинение по мотивам времени». Это, знаете, как держишь в руках старое фото, запечатлевшее историческое событие: полет человека в космос. Детали и случайные лица заретушировали. А ты берешь эту фотографию в оригинале, укрупняешь: за космонавтом стоит врач с клизмой. Так идея демифологизации выводит тебя к герою, которого отбраковала большая история. Меня интересовал подвиг: откуда он возникает, кто за ним стоит? У любого подвига есть оборотная сторона. Ведь люди не рождаются героями и памятниками, прежде они проживают жизнь со страхами и слезами.

«И ТАМ СГОРЕЛ ОН НИ ЗА ГРОШ...»

- «Бумажный солдат» - это метафора уязвимости героя?

- Это песня Окуджавы, написанная в 1959г. Она звучит в фильме. И она дала ему название.«В огонь? Ну что ж, иди! Идешь?/ И он шагнул однажды. / И там сгорел он ни за грош: ведь был солдат бумажный».

Солдат не должен, не может быть бумажным: бумага легко горит, а война всегда связана с огнем. Такой обречен изначально… Я хотел сделать фильм о «бумажном» состоянии человеческой души. Об одиночестве, о страхе, что ты ни в ком не отражаешься и никто тебя не отражает. И в конце концов ты перестаешь отбрасывать тень. Распятость - между двумя женщинами, между наукой и карьерой, между сущностью и видимостью, между желанием любить и неспособностью к любви. Мой герой не может ни на что решиться и от этого чувства несоответствия погибает.

- У героя фильма ни с одной женщиной, любившей его, не сложились отношения. Как его должна была любить женщина, чтобы рядом с ней он не чувствовал себя одиноким?

- Я не могу ответить на этот вопрос, потому что не могу на него ответить самому себе. Я сам пытаюсь понять последние год-полтора, с тех пор как развелся, как меня должна любить женщина, чтобы я не был с ней одинок. И очень мучаюсь оттого, что не нахожу ответа… Одна в нем (в герое фильма. - А.К.) черта точно от меня: чувство… Смешанное чувство любви и ужаса, понимания и полного непонимания, привязанности и отторжения. То, что я называю «бесплодные усилия любви».

ГРУЗИН В РОЛИ МОЛОДОГО МАСТРОЯННИ

- В главной женской роли актриса, уже не первый раз работающая с вами, - Чулпан Хаматова. Героя играет грузинский актер Мераб Нинидзе. Каким был главный критерий отбора?

- У меня всегда один главный критерий - глаза, за которыми видна душа. Исполнителя главной роли я искал почти полгода. Изначально герой должен был быть евреем. Что касается актера, то для себя я условно сформулировал, что это должен быть молодой Марчелло Мастроянни. Но нужно понимать, как эту условность восприняли экзальтированные мосфильмовские ассистентки! «Молодой Мастроянни»? Она две минуты думает и восклицает: «Знаю - Сережа!» Появляется Сережа: угрюмый, в проплешинах человек, в которого только что бандита вселяли. Ничего общего с Мастроянни! Я почти поверил в безнадежность моей затеи, когда за месяц до съемок появился Мераб Нинидзе (он снимался в «Покаянии» Абуладзе), и я решил: будет грузин.

- Не слишком ли на злобу дня? А если бы герой не был ни евреем, ни грузином, а парнем из Тюмени?

- Дело не в том, что он не из Тюмени. Мне было важно, чтобы герой был «не отсюда». Так же как я сам парень не из Тюмени: это не плохо и не хорошо. Почему изначально я думал про еврея? Да потому, что искал человека ближе к себе самому. В этом для меня есть какая-то правда. Я могу снимать только о том, что я понимаю и чувствую. И когда появился грузинский актер, я понял: герой уже не может быть «условно Ивановым». И говорить он будет по-грузински. Потому что в кино должна быть правда.

- Политика и российско-грузинский конфликт не мешали искусству?

- Я не презираю политику. Но я считаю, что должен существовать отдельно от нее. И снимать кино. Наверное, в системе координат pro et contra очевидно, что моя картина будет рассматриваться как некое высказывание на злобу дня. Допридумывают? Наверное, да. Как я к этому отношусь? Если бы я не хотел сказать что-то важное, выплеснуть в мир эмоцию, я бы эту картину не снимал. Наверное, можно и в наши дни снимать фильмы о прекрасном и светлом, где живописные пейзажи, прекрасный герой и красивая героиня, и между ними сложная, но прекрасная любовь. И такое кино снимают. И оно прекрасно! Но, на мой взгляд, такие «прекрасные» эпитеты очень вредны для кино.

«МОЁ ДЕЛО - СНИМАТЬ КИНО»

- Как вы решаете для себя вопрос «художник и власть»?

- Я не очень близок к власти. Ни как художник, ни как человек. Я живу в Питере: город маленький, власть далеко. Я считаю, что дело режиссера, писателя, актера свои ощущения недовольства, опасения, боязни, предощущения возможного будущего (хорошего или ужасного) выплескивать в мир творчеством. Я не собираюсь быть членом политических организаций. Мое дело - снимать кино и говорить в его пределах то, что я думаю.

- Снимавшийся у вас в «Гарпастуме» актер Гоша Куценко недавно стал членом партии «Единая Россия»…

- У меня очень простое отношение к его поступку: глупость. Если ты актер, играй в театре - не играй в политику. «Актер-гражданин» всегда меньше «актера-актера». Я Гошу уважаю, он мой друг, и его выбор я не могу комментировать остро. Но я вздрогнул от этой новости. Если он считает, что так будет лучше для государства, ну что ж…

- Говорят, нет режиссера, который не мечтал бы изменить мир своим фильмом. Как у вас с верой в такие метаморфозы?

- Для меня режиссура - способ преодоления личных комплексов. Возможность доказать самому себе, что я могу снимать кино. Доказать, что если ты сын кинематографиста, то не обязательно становиться почтальоном, потому что якобы «под большим деревом ничего не растет».

- Приз в Венеции усилил эту веру в себя?

- Для меня успех - это степень уверенности. Я по природе своей очень нервный и неуверенный. Но в одном я уверен: нужно всегда оставаться самим собой. Рядом со мной столько талантливых людей, которые просто сошли с ума на почве успеха… Это страшно! Мне же папа всегда говорил поучительно, как можно легко сойти с ума в этой профессии. Мне 32 - пока держусь!

ЗАЛОЖНИК ВЕЧНОСТИ

- Главное, уничтожать маленького внутреннего эгоиста, который прячется в тебе и хочет жить от одной золотой птички до второго золотого львенка. Помню, в Венеции перед объявлением итогов фестиваля вдруг понял, что все это неважно! Тогда я перекрестился и сказал себе: «Дадут - хорошо, не дадут - тоже хорошо». Мне было 29. В конкурсе был «Гарпастум». Не дали ничего. Но знаете, что еще тогда же произошло? Прежде я никогда не верил словам «картина - твой ребенок» и только на «Гарпастуме» осознал: это правда. Когда в Венеции прошел фильм, 13 минут хлопали, все актеры плакали, я испытал такое странное чувство, новое для меня. Чувство расставания с ребенком, которого ты рождал по кадрику, и он вдруг - по кадрику, с каждым хлопком - уходит от тебя в другой мир и больше не принадлежит тебе, хотя и носит твою фамилию. Ты отпускаешь его и начинаешь все сначала… У Пастернака есть такие строки: «Не спи, не спи, художник, не предавайся сну. Ты вечности заложник у времени в плену». Высокопарные слова скажу, но мне очень важно это вечное стремление к абсолюту!

- В «Бумажном солдате» это стремление очень заметно в проработке деталей, прозрачной операторской работе, общей филигранности кино. Такая «чистота искусства» достигается, как правило, тяжелой, грязной работой…

- Адабашьян как-то заметил: есть режиссеры, которые в 40-градусный мороз тащат съемочную группу бог весть куда снимать сугроб, который можно было бы найти во дворе. Все проклинают его, а выходит кино, и эти же «все» восхищаются: вот как надо снимать настоящее кино! Снимая «Гарпастум», мы вручную расчищали свалку: никто не хотел, но так было надо. История, рассказанная в «Бумажном солдате», базируется на оппозиции «Москва - провинция», на их несходстве. Так что я хотел найти максимально жесткую, неприятную провинциальную натуру. Решил снимать на озере Баскунчак на границе с Казахстаном: это огромное соляное озеро, где нет ничего живого, где машины погибали через три-четыре дня, потому что кругом соль. В кадре все белое - это не снег, а соль. И такая жесткая натура была нужна мне по одной причине: я хотел найти не землю, не космос, какую-то другую планету, место, выпавшее из человеческой системы координат. Мне казалось принципиально важным, раз уж речь идет о строительстве космодрома, не повторять эстетику советских фильмов вроде «Укрощение огня», где в 1961г. показан прекрасный город. Не было там тогда города - жили в землянках. И я хотел это подчеркнуть: из грязи, из нищеты, из преодоления рождается взлет ракеты.

- Вы сняли уже третий фильм, который с трудом можно обозначить как «цветное кино». В приглушенной цветовой гамме какой смысл?

- В «Гарпастуме» я цвета пригасил, чтобы получить эффект «старого фильма», словно пленка пролежала где-то икс лет и немного выцвела. В «Бумажном солдате» есть места, где цвета в два раза ярче, чем они есть, например красный. Для меня вопрос «цветное или черно-белое кино» - кардинальный пункт отсчета, а не просто какую пленку зарядить. Цвет меняет в кино все. Невозможно представить «Сладкую жизнь» Феллини в цвете, а «Амаркорд» черно-белым - это разные высказывания. Черно-белое кино и цветное - это два разных вида искусства, разная ритмика, разные отношения с такой категорией, как правда. Вот я снимаю сейчас короткометражку в Питере и снова пытаюсь именно в цветовой гамме нащупать какое-то эстетическое решение. Я двигаюсь в этом направлении - к цвету, но этот путь нужно осмыслить, потому что для меня это формообразующая вещь в кино, цвет.

- Почему короткометражка, а не новое большое кино?

- Это мы собрались сделать такой киноальманах «Короткое замыкание». Я и еще пять режиссеров: Иван Вырыпаев, Кирилл Серебренников, Боря Хлебников, Петр Бусов, Илья Хржановский. А большое кино… Ну вот, переведу дыхание и сяду писать новый сценарий, хотя, вероятно, мировой финансовый кризис затруднит весь творческий процесс.

У меня есть ощущение, что пришло мое время снимать кино «про сейчас», но не обещаю. (Смеется.) Я все собираюсь когда-нибудь снять кино о Германии времен зарождения нацизма. Ведь у истоков этой идеологии стояли мои ровесники, и они не были животными - это были люди. Тот же Герман Геринг когда-то был молодым смелым летчиком. Что случилось с ним? Мне любопытна подобная трансформация, этот переход от искреннего желания изменить мир к лучшему к планомерному выкладыванию дороги в ад.