Cорняки

Источник материала:

Cорняки

Поздней ночью в квартиру, расположенную на первом этаже дома на тихой минской улочке, проникли двое. Забрались через окно: две тени, две десятиклассницы, сестры-близнецы. Ключей у них с собой не было. В родной дом, к родителям, они привыкли входить именно так - как "форточники". Шли на ощупь. В комнатах было темно. Электричество отключили за неуплату.

Через несколько минут в квартире вспыхнула ссора. О дальнейшем расскажет сводка: "В 2 часа 55 минут с проникающим ранением груди, множественными колото-резаными ранами рук и туловища, в состоянии алкогольного опьянения в 10 ГКБ доставлен и помещен на излечение 39-летний минчанин". Пострадавший - отец. Подозреваемая - дочь. Дата минской трагедии - 31 августа 2009 года.

Передо мной уголовное дело. 180 листов. Начато дело в День знаний, приговор вынесен в начале февраля. Каждая страница почти явственно пахнет кровью, ведь здесь монотонно перечисляются удары ножом. Всего, как установят позже, таких ударов было около двадцати.

Открываю папку. Читаю с первой страницы: "Шорох Ирина Николаевна, 1992 года рождения, студентка первого курса МГПТУ №..."

В училище Ирина поступила, но поучиться не успела. В тот день, когда дети идут в школу, студенты торопятся в вузы, девушка попала в изолятор временного содержания. Это может прозвучать дико, но именно так и должно было произойти. Ирине Шорох и ее сестре Ольге не повезло: они родились не в той семье и не в те времена.

Их родители выпивали, ругались, уходили друг от друга, сходились снова. Родителей лишали родительских прав, заставляли выплачивать государству деньги. Дочери перебивались в интернате, потом у бабушки, но снова возвращались в семью. А семья не жила - существовала. Один конфликт сменял другой. Развязка должна была наступить неминуемо. Вопрос заключался лишь в том, кто первый сорвется и прольет кровь.

***

...В зале суда людей было немного - человек десять. Ожидая судью, публика молчала. Кто-то посматривал на часы. Пострадавший чесал затылок.

Вглядимся внимательно в действующие лица. Вот отец, глава семейства, Николай Васильевич Шорох. Ему нет и сорока, но его спина, которой досталось от ножа, согнута, как у старика. Алкоголик чем-то похож на ржавый водопроводный кран. Работает он электромонтажником. Озабочен, вид усталый: длительная командировка в ЛТП, оздоровительный вояж в Новинки, семь суток ареста... В общем, весь в делах. Когда тут думать о детях.

А вот мать, Светлана Николаевна. Дама с лицом цвета мокрого асфальта. Говорит с хрипотцой, заикается. Порывается встать, подбежать к клетке, в которой сидит дочь. "Еще раз - удалю", - суров начальник конвоя. "Раньше, раньше надо было думать", - мелькнула мысль у меня.

Ирина в спортивном костюме, с забавной косичкой, пытается улыбнуться. Ловит взгляды родственников. Сержант, стоящий возле клетки, старше ее на год, от силы - на два. Слушает с интересом.

- Признаете себя виновной? - вопрос адресован подсудимой.

- Частично.

- Что не признаете?

Молчит. С трудом произносит: "Убивать не хотела".

От дачи показаний Ирина отказывается. Наконец я замечаю в ней ребенка. Она всхлипывает: "Сложно вспоминать". В клетке все ведут себя по-разному, есть и такие, кто может лить слезы ручьем, а потом смеяться, кривляться, но здесь все иначе. Это понимают судья, обвинитель, защитник. Молчание не может длиться долго. Показания, которые девушка дала раньше, читают за Ирину.

***

Возвращаемся туда, где все произошло...

Обычная городская квартира из ряда не самых благополучных. На стене ковер, в углу диван, на тумбочке - телевизор. Маленькая кухня, на столе пустая банка и две ложки. В этой квартире не привыкли улыбаться, и не надо быть экстрасенсом, чтобы установить: энергетика здесь дурная. Пьяная. Злая.

В этой квартире с детьми не церемонились. Здесь разговаривали на особом языке.

- Тварь недоделанная, убирайся вон, - говаривал отец дочери.

- Не смей о падаль марать руки, падаль сдохнет сама, - советовала мать.

После, во время экспертизы, об Ирине напишут: умная, вдумчивая, но обладает ограниченным словарным запасом.

В этой квартире к детям относились, как к сорнякам. Они росли сами по себе. А когда их замечали, то только раздражались: чертова осока, ненужное растение.

***

...В тот день к 11 утра сестры поехали в ПТУ, где должно было пройти организационное собрание. В 12.00 оно закончилось. Потом девушки разъехались по своим делам.

Из показаний сестры подсудимой, Ольги:

- В начале лета за деньги бабушки я купила себе брюки и туфли. Такую же покупку сделала сестра. Вещи хранились в шкафу. Обновку берегли. Собрались надеть на линейку. 31-го я вернулась домой первой. Брюк не нашла, а туфли валялись разбросанными. Их кто-то носил. Я заплакала. Я поняла, что брюки пропил отец...

Вместе с Ириной они начали будить родителя. Тот, пьяный, лежал на спине. Мычал: "Ничего не брал, убирайтесь вон". Ирина Шорох на автомате пошла на кухню и взяла нож...

Из протокола досмотра места происшествия: "На матрасе (матрас в красно-белую полоску) - многочисленные пятна неправильных размеров. Возле входной двери в спальню между ковровой дорожкой и порогом двери обнаружены наслоения вещества бурого цвета... От двери и далее по лестничному маршу на крыльце - кровь".

- Сестра наносила удары хаотично, со слезами на глазах, - продолжает Ольга. - Отец закрывался руками. Потом вскочил, побежал на улицу. В трусах, босиком. Ирина бежала за ним и била ножом в спину. Я догнала их только возле нашего подъезда, на крыльце. Отца уже не было видно. Ира стояла и плакала.

***

Нападавшую задержали наутро у бабушки. При себе преступница имела мобильный телефон, белый браслет, помаду и зажигалку.

Потом были экспертизы, допросы, показания. Тест Векслера, тест Люшера... В судебной практике такое случается нечасто, но за подсудимую вступились даже соседи. Написали в милицию коллективное письмо: "С раннего детства девочка узнала, что такое голод, скандалы и драки. Убедительно просим не наказывать ее. Такого издевательства над своими детьми не придумал бы, да и не выдержал бы никто".

Такое действительно придумать трудно... В 1996-м глава семьи, пьяный в доску, устроил свой первый спектакль. Бил жену коленом, на глазах у совсем маленьких тогда девочек. А потом взял бутылку с бензином, разбрызгал его по комнате и чиркнул спичкой. Пожар удалось потушить. Негодяя отправили за решетку. Его супруга написала кассационную жалобу, просила изменить наказание, не лишать единственного кормильца свободы. Его она жалела, он приносил в дом алкоголь, а о детях-сорняках не думала.

***

До заседания они, конечно, сговорились. Отец и мать дружно поменяли показания. Глава семейства монотонно твердил, что не помнит, как кто-то его бил ножом. Утверждал, что сам напоролся на стекло. Звучало неубедительно. Но я для себя сделал вывод: собственнический инстинкт в этих нелюдях сохранился. Сорняк принадлежит им, они его породили.

Суд родители попытались превратить в цирк.

Мать: "Он пил, всю жизнь пил. Унижал нас. Приводил бомжей. Алкоголик несчастный".

Отец: "У меня всегда были с дочками хорошие отношения. Конфликты возникали из-за пьянства жены. Это она кричала - бейте его".

Еще чуть-чуть - и эти люди, перепрыгнув через стул, вцепились бы друг другу в горло. Им было безразлично, что из клетки на них смотрит дочь. Что, вполне возможно, ее ждет тюрьма.

Вмешалась судья: "Прекратите выяснять отношения! Ответьте, почему девочка оказалась на скамье подсудимых, а не за партой? Ваша вина в этом есть?"

Тишина. Что они могут сказать!

В перерыве, когда судья и заседатели удалились в совещательную комнату, ко мне подошла бабушка девочек. "У меня рак, - сказала она. - Не знаю, сколько проживу. А убивали его, сыночка моего, они все втроем. Главная - жена".

Никому, ни одной живой душе не интересно, что случится с Ириной, что ее ждет.

***

Вот и последние страницы из тех 180. Заключение стационарной комплексной судебной психоэмоциональной экспертизы. В нем про длительный психотравмирующий фактор и состояние аффекта.

Наконец приговор: "Признать виновной в покушении на убийство и назначить три года ограничения свободы без направления в исправительное учреждение открытого типа".

Мягко? Или справедливо? Не знаю. Но этой семье снова дали шанс. Ирина вернулась в училище. Она может получить неплохую профессию - отделочника. Возможно, ей даже предоставят общежитие.

Несчастье в том, что девушка неизбежно вернется в родную берлогу. Так устроен мир. Здесь что-то биологическое или химическое - посильнее судебных приговоров. Кровь к крови - даже если по венам течет алкоголь.

***

Суд меняет людей. В последнем слове подсудимая предстала преображенной - уже не затравленный зверь, а уверенный в себе человек. "Здесь будет судить не суд, а Бог", - сказала девушка. И ни намека на былую печаль.

Она поверила, что стала жертвой обстоятельств, что поступила правильно, что нож - это тот самый инструмент, которым можно решать проблемы. Тем, кто будет рядом с ней дальше, понадобится приложить множество усилий, чтобы ее переубедить.

- Измените фамилию, только для того, чтобы чувство праведности, логичности своего поступка не укрепилось в ней, не подросло, - попросила меня адвокат.

Что ж, меняю. Возможно, кто-то узнает в героях и себя. Не может не узнать. Ведь они - зеркальны.

Взгляд судьи

Всю эту драму, страшную и в то же время типичную, пропустила через себя судья Жанна Дубинина. Ей не позавидуешь. Ей нужно не сопереживать, а искать истину. С жизненными трагедиями судья сталкивается каждый день. Кто, как не она, может дать прогноз: есть ли будущее у детей, которых когда-то назвали сорняком? Что ждет Иру Шорох?

- Мне жалко эту девочку. Я надеюсь, что все у нее будет хорошо. Но... Моя длительная практика показывает - дети повторяют судьбу своих родителей. Процентов 70 из них. Множество таких случаев: когда-то я лишала родительских прав матерей, а теперь лишаю их дочек. История повторяется один в один. Спрашиваю: как же так, ты же сама так мучилась, так страдала, так тебе было тяжело - почему повторяешь те же ошибки? Объяснений нет.

Рисунок Олега КАРПОВИЧА, "СБ".

Автор публикации: Николай КОЗЛОВИЧ