Жизнь до, во время и после рака: психолог Инна Малаш о том, что стоит за диагнозом "онкология"

Источник материала:

«Чего я хочу от нашего разговора? Прежде всего не пугать читателей — градус страха и так слишком высок. Я хотела бы открыто поговорить об онкологии как о проблеме, которая близка каждому из нас. И осознание этой близости повод не отступить назад, а, наоборот, сделать шаг вперед, чтобы увидеть: рак синоним не смерти, а нового этапа жизни.

Мне хотелось бы, чтоб мы стали более внимательны к себе и терпимы к своим эмоциям. Понимали, что иногда отчаяние — это просто этап, который нужно пройти ради продолжения жизни, но уже в новом и лучшем ее качестве… Никто не знает, что будет завтра — и в эту фразу стоит вложить не обреченность, а веру", —

психолог, гештальт-терапевт, создатель группы помощи людям с раковыми заболеваниями «Жить» Инна Малаш.

Правда ли, что есть «неправильные» эмоции, которые ведут к раку; что делать близким, если онкобольной отказывается от лечения; какой ценой даются произнесенные вслух слова: «У меня был рак» — в этом интервью.

- Под фразой «рак — это психосоматика» читатель часто понимает буквально следующее: к онкологии приводят психологические проблемы. Справедливо ли это?

— Прежде всего, хочу заметить, что психосоматика — это не только психологические проблемы. Но, как говорил Сократ: «Нет телесной болезни отдельно от души». Нарушение физического и психологического дисбаланса, как мне кажется, может привести к болезни. Интересный факт — есть люди, которые работают на асбестовом заводе, питаются канцерогенными продуктами, разводятся и теряют близких… Но не заболевают раком.

И если говорить о таком целостном подходе, как душа и тело: нет «неправильных» эмоций, которые приводят к онкологии. Есть отказ от их проживания, который оставляет след в нашем теле — и это действительно проблема.

Ведь эмоции даны нам не просто так, они позволяют быть живыми — чувствовать что-то каждый день, каждый миг.

Но мы живем в социальном мире, и он диктует нам свои установки: нужно быть хорошим, вернее, удобным для всех. Злиться нельзя, обижаться — плохо, много не радуйся — как бы плакать потом не пришлось, не ной, ты должен быть сильным.

И мы начинаем сдерживать эмоции, каждая из которых тем или иным образом отражается в нашем теле. Это похоже на сжатый добела кулак. Если долго держать его, а потом резко отпустить — вы почувствуете онемение руки, ее бессилие.

То же и с эмоциями: если вы долго сдерживаете эмоцию, вы перестаете ее чувствовать, но это не значит, что ее нет.

Неверно говорить: если вы все время обижаетесь, печалитесь, боитесь — это приведет к заболеванию. Вопрос только в том, умеем ли мы выражать и проживать все эти эмоции? Можем ли мы о них говорить? Умеем ли мы жить в принципе?

— Какие слова, ситуации, переживания особенно травматично отражаются в теле?

— Внутренние конфликты, невысказанные противоречия, которые разрывают изнутри. Допустим, я хочу быть лучшей сотрудницей в отделе и получить повышение, но при этом я хочу быть хорошей мамой и проводить время с ребенком. Каждый раз задерживаясь по вечерам на работе, женщина чувствует себя виноватой, неправильной — и самообвинение становится еще одним разрушительным фактором.

Негативно влияет на нас неумение говорить «нет» и открыто высказывать то, что чувствуешь, неспособность произнести: «Я с этим не согласен», «Меня это злит». Надо понимать: мы имеем право на гнев, есть разница между ним и враждебностью.

Ведь как возникает вторичная выгода заболевания? Несмотря на боль, страх, разрушения, только при помощи болезни люди иногда получают то, к чему они на самом деле стремились — свободу от нелюбимой работы, перерыв в сумасшедшем ритме жизни, внимание и заботу близких.

Очень влияют на наше состояние и слова-установки, которые мы, не давая себе отчета, говорим каждый день: «эта работа меня убивает», «эти отношения меня губят», «эта нагрузка меня доконает».

Не меньшее значение имеют и вербальные внушения, которые часто передаются в семье из поколения в поколение: «наши женщины всегда несчастливые», «мужчины у нас умирают рано», «эта болезнь ко всем в нашей семье приходит».

Разрушает нас и проживание не своей жизни: когда мы руководствуемся чужими установками «ты должна», «тебе нужно», «откажись от этого»… Внешне все выглядит благополучно, а ты сама чувствуешь постоянное неудовлетворение.

Ну и детские психологические травмы… Не всегда то, что мы о них забыли, значит, что они исчезли и не влияют на нас.

— В сети можно найти материалы об исследованиях, которые якобы доказывают взаимосвязь конкретного переживания и онкологии того или иного органа. Как к этому относиться?

— Если бы все было так просто, как бы это облегчало жизнь и врачам, и пациентам, и психологам! Достаточно было бы одного справочника, где расписано: рак горла — проглатывание эмоций, желудка — страх нового, онкология молочной железы — чрезмерная забота о близких.

Все значительно сложнее. Тело — зеркало переживаний. Другой вопрос: часто самому пациенту бывает довольно трудно понять и почувствовать — помним же о подавлении эмоций, — какая эмоция удержалась в теле. Это может совпадать с так называемой таблицей психосоматических заболеваний, а может и нет. Я иду за переживаниями клиента и верю им.

— Вы часто слышите от своих клиентов: «Не могу понять, за что мне это?»

— Да, практически каждый задает себе вопрос «за что?». Вероятно, у каждого из нас есть свое «за что» — мы все допускаем ошибки. И у каждого есть свой, я уверена, уникальный ответ. Ответ, обращенный к чувству вины и наказанию, ощущению собственной «плохости», корнями уходит в наше прошлое и имеет разрушительное действие. А вот ответ на вопрос «для чего?» направлен в наше будущее и нацелен на созидание. Когда человек понимает это, возникает желание изменить свою жизнь.

Иногда ко мне приходят и говорят: «Везде пишут: чтобы справиться с раком, нужно изменить свою жизнь. Я очень хочу ее изменить! Но совсем не знаю как». Психолог может быть ему проводником, но онкопациенту самому придется искать ответы на, казалось бы, простые вопросы: «что я сейчас чувствую?», «чего я на самом деле хочу?», «как я хочу жить дальше?», «что хочу изменить?». И это непростой путь. Потому что для того, чтобы ответить на эти вопросы, надо быть живым — чувствовать, хотеть, быть внимательным к себе. Дать себе право на желания и мечты, о которых некоторые совсем забыли.

— Какие психологические стадии проходит пациент и его родственники после оглашения диагноза?

— Родственники больного проходят те же стадии, что и он сам. Чувства могут различаться по интенсивности, по времени проживания каждого этапа. Элизабет Кюблер Росс выделила 5 стадий. Не все стадии идут последовательно друг за другом, некоторые очень сглажены, почти незаметны. Это процесс проживания.

Начинается все с шока и отрицания — нет, это не со мной, этого не может быть. Врач говорит о болезни, объясняет, что делать дальше, а пациент слышит только 25% — каждое четвертое слово. На этой стадии характерна внутренняя пустота.

Дальше приходит гнев. На врачей «они все проворонили», судьбу и Бога, родных — «это ты меня довел!», на себя — «я во всем виновата» и даже на незнакомых людей… Реакции могут быть от раздражения до вспышек гнева. В чем сложность этого этапа для больного? С одной стороны, есть важность выражения этого чувства, с другой открытое выражение чувств может привести к конфликту и непониманию в обществе. Социум, как мы говорили, не приемлет эмоцию гнева, и часто мы не знаем, как ее проживать самим и как быть рядом с тем, кто злится.

Что говорят пациенту родные и друзья? «Так нельзя! Ты себя еще больше доводишь! Успокойся, все будет хорошо!».

Человек хочет выплеснуть гнев, а мы стараемся остановить это чувство. Он потерял точку опоры, а его убеждают: все будет хорошо, не переживай ты так! И так онкопациент (или родственник) чувствует себя непонятым и начинает изолироваться.

— А что делать? Как правильно реагировать?

— Как ни банально, помогает просто быть рядом, разделяя эмоцию больного. И это самое трудное: не осуждать, не останавливать его словами «не плачь! не кричи!», быть честным. Несоответствие слов и телесных реакций читается сразу, и если близкий больного говорит «мне не страшно» — а сам белый и глаза на пол-лица, то становится еще страшнее. Я думаю, что легализовать страх и злость лучше, чем отрицать их, важно показать, что вы принимаете любые эмоции больного. Дружеская беседа и искренний разговор может помочь в любой ситуации.

Важно говорить простые фразы: «я тоже зол», «я могу быть с тобой», «я пока не понимаю, что происходит». Если надо, вместе петь караоке или рвать бумагу, делать вещи, которые кажутся абсурдными, но дают выход эмоциям. А «правильного» пути нет. Каждый переживает всё очень индивидуально. Я уверена, у каждого есть способ выражения негативных чувств.

Основная опасность этапа «гнев» не только в выражении чувств, но и в том, что на этой стадии можно потерять контакт с лечащим врачом, с близкими.

Следом за гневом наступают торги. «Если я стану хорошим человеком, я буду здоров», «если я достану конкретно это лекарство, все закончится», «если я изменю питание, онкология отступит».

Но с кем мы торгуемся?.. Наша жизнь так непредсказуема.

Эта стадия очень опасна вот чем: в этот период люди легко верят шарлатанам, поддаются любому влиянию, уходят от схемы лечения — частично или полностью…

— Могут ли родственники как-то повлиять в этом случае на решение больного?

— Жизнь — это всегда выбор, который человек делает сам для себя. Вы не можете решить жить за другого…

Что мы можем? Найти внутренний смысл, который поможет больному. Просить повторно поговорить с врачом, обсудить, что конкретно пугает в лечении, найти специалиста с альтернативным мнением… Но именно переубедить — очень сложно, когда человек идет за своим страхом. Страхом боли, переживаний, операции — да чего угодно. «Я не хочу операции, не хочу этого уродства» — цитата женщины, которая отказывалась от лечения на первой стадии онкологии молочной железы.

И что делать? Ведь насильно никто не будет ее лечить. Да и неизвестно, может ли дать эффект принудительное лечение.

Все, что я как человек могу в этом случае, — выражать свое несогласие, говорить о причинах отказа, убеждать, что есть варианты. Объяснять, что в первую очередь нужно медицинское лечение, а дополнением к нему может быть и психотерапия, и вера, и питание, и фитотерапия.

На то, чтобы убедить больного, у родственников уходит много сил и энергии. А если учесть, что часть этих сил тратится на то, чтобы справиться со своими переживаниями, стоит ли удивляться эмоциональному бессилию близких?

Родным в такой ситуации труднее всего… Нужно иметь огромное мужество, чтобы принять другого, с выбором которого в корне не согласен, прожить гамму своих чувств отчаяния и бессилия. Чтобы держать родного человека за руку и говорить: «Я разделяю твою боль, я принимаю твой выбор, хотя с ним не согласен, и я буду держать тебя за руку, пока ты здесь. А когда ты уйдешь, твою руку возьмет кто-то другой».

— Шок, отрицание, гнев, торги… Что дальше?

— Потом — депрессия. Период особенно трудный и для самого пациента, и для родственников. Это абсолютное отчаяние, уход в себя и оплакивание своей потери (возможностей, иллюзий, целостности). Кажется, что это никогда не закончится. Как писал Станислав Ежи Лец: «Когда я думал, что уже достиг самого дна, снизу постучали». Ты падаешь и падаешь в эту бездну… Если состояние очень тяжелое, надо обратиться к врачу и рассматривать вопрос о назначении антидепрессантов.

Но потом наступает новый, главный этап — принятие. Все пережито, иллюзии разрушены, но ты нашел что-то новое и принял свою жизнь такой, какая она есть сегодня.

Но не все пациенты и родственники доходят до принятия. Многие застревают в круге гнев-торги-депрессия или на каком-то одном этапе.

— Да, это важный вопрос: как пережить происходящее близким?

— Близким важно заботиться о себе, находить место для собственной жизни, не отказываться от тех вещей, которые дают им спокойствие, устойчивость — например, хобби. Родственники чувствуют боль, страх, отчаяние. И важно, чтобы было место для любви, надежды и радости, тогда этим можно поделиться с тем, кто болеет.

Иногда им стыдно думать о себе. Самая частая цитата: «Зачем мне помощь? Я же здоровая! Ему же плохо!»…

А на самом деле родственникам пациента очень важно найти человека, с кем они могли бы проговаривать свои переживания ради себя и самого больного.

Это подобно кругам на воде: больной — в центре, ближайший круг — родственники и близкие друзья. Так вот, этот ближайший круг пускает переживаемую эмоцию дальше — передает ее своим друзьям, приятелям, создает новый круг. Иначе эмоция снова возвращается в центр и обрушивается на пациента.

Ко мне родственники чаще приходят «по скорой помощи»: рассказали о своих переживаниях и страхах, прожили какой-то этап, почувствовали себя немного устойчивей и побежали дальше. Возможно, это и правильно… Но мне хотелось бы, чтоб близкие больного понимали: им тоже нужны люди, которые выслушают, поддержат и скажут «хорошо, что ты можешь об этом говорить».

— Есть мнение, что морально родственникам больного бывает даже хуже, чем ему самому…

— Я это мнение разделяю. Если больной знает, что он чувствует, понимает, где и насколько ему больно, чего он боится, тот, кто рядом с ним, может только догадываться и додумывать. А свои переживания добавляют ещё больший эмоциональный накал. Родственник больного теряет почву под ногами и просто не понимает, что говорить и делать, как помочь родному человеку и жить дальше.

Помню, мне звонила дочь онкопациентки. Она не знала, как себя с ней вести и просила совета. Дело в том, что на все вопросы о самочувствии и предложения помочь мама отвечала: «Мне ничего не нужно», «мне и так хорошо», «я ничего не хочу».

«Как с ней говорить? — спрашивала дочка. — Она все время молчит! Мне кажется, она не хочет жить».

Помню, я тогда сказала: «Вы не представляете, как здорово, когда есть тот, кто просто сидит рядом и может молча разделить с тобой все, что ты чувствуешь».

Спустя некоторое время девушка позвонила мне и сказала: «Вы правы, говорить и не нужно… Только в молчании вместе с мамой я поняла, какой она сильный человек. И как сильно она на самом деле хочет жить».

Надо понимать, что разделение чувств в молчании дает большую близость, чем тысяча слов сочувствия.

— Когда родственники игнорируют свои переживания и не могут их проговорить, страдает сам больной. Поделитесь примерами?

— Мне кажется, они не только игнорируют свои переживания, но и начинают жить жизнью и потребностями другого, совершенно забывая о себе. Например, жена так переживает за своего мужа, что начинает незаметно для самой себя его терроризировать. Вся коммуникация сводится к фразам «тебе этого нельзя кушать», «ты принял лекарство?», «тебе нужно идти гулять». На самом деле за всем этим стоит только одна фраза: «Я очень боюсь тебя потерять, ты мне очень дорог». Но вот ее вслух она как раз и не произносит.

И когда мы обсуждаем это, она говорит: «Муж и так знает, что я его люблю, что я веду себя так именно поэтому». Я спрашиваю: «Когда вы последний раз говорили ему это?». Лет двадцать назад.

Так откуда он может знать? Ведь каждый день он слышит только «ты должен», «тебе нельзя», «ты не можешь».

Как бывает трудно говорить о собственном страхе потери, о нежности, о любви. Мы не можем просто сказать: «Как я рад тебя видеть. Как я счастлив, что могу разделить с тобой этот день, это солнце, этот вид из окна».

Это непросто женщинам, но мужчинам еще сложнее. Ведь с детства они усваивают: мальчики должны быть сильными, мальчики не плачут, мальчики не имеют права жаловаться.

А тут взрослый мальчик сталкивается лицом к лицу с сильнейшими переживаниями — и не знает, как с этим быть.

Все эти истории о мужьях, которые позволяют себе запои во время болезни жены, холодность или резкость по отношению к ней, часто происходят не от того, что мужчины слабые, черствые, жестокие.

Это может быть способом справиться с нахлынувшими переживаниями, потому что другого опыта нет. Женщине, да и себе самому, свою слабость показывать нельзя, не все друзья поймут, да и мало с кем можно откровенно поговорить. Некоторые, если и слушают, то на лице у них все равно написано: «Господи, слава Богу, что не со мной все это происходит». Так мужчина оказывается в эмоциональной изоляции.

В этой ситуации ему нужно очень много ресурсов, чтобы поддержать свои прежние стереотипы и справиться с чувствами. Мужчины редко обращается к психологу, но хорошо если у них есть место, где они могут осознать свои чувства, поговорить о них и побыть с самим собой.

Ведь иногда анастезия (напиться, уйти с головой в работу, найти любой способ не чувствовать) становится для них единственным способом выживания в трудной эмоциональной ситуации.

— Допустим, мужчина уходит, детей нет, женщина оказывается одна — вместе со своим диагнозом. Куда ей обращаться за поддержкой?

— На самом деле, хочу сказать: не бывает так, чтобы человек оказался совершенно один. Понимаю, как это звучит, и поясню: то, что мы не видим тех, кто нас поддерживает, не значит, что их вовсе нет.

Просто зачастую мы хотим помощи от конкретного человека, которого нет рядом: мужа, который ушел; мамы, которой больше нет; сестры, с которой много лет нет никакого контакта.

Не получая отдачи от конкретного человека, мы чувствуем, что оказались одни в мире наедине со своей бедой.

А выясняется, что на самом деле нас поддерживают друзья, коллеги и даже соседи, которые приносят продукты, кормят твоего кота, искренне спрашивают, как дела, как самочувствие.

В большинстве случаев поддержка есть. Но человек просто не способен ее принять, и это может сделать его несчастным.

В Минске есть центр поддержки онкопациентов «Во имя жизни». В других городах нашей страны есть группы взаимопомощи для онкопациентов, где равный помогает равному: в Сморгони, в Пинске, Барановичах, в Гродно, в Вилейке и других. Онкопациенты не только обсуждают то, что их волнует, но и делают вместе замечательные вещи: создают картины, готовят полезные блюда, участвуют в бесплатных мастер-классах на самые разные темы, сотрудничают с врачами онкодиспансера и территориальными центрами социального обслуживания. Я три часа в месяц, каждый четвертый вторник, провожу бесплатные консультации для онкопациентов — можно прийти вместе с родственниками, задать любые вопросы. Телефон предварительной записи есть на сайте. Также там есть график мероприятий в различных городах, личные истории и полезная информация от ведущих врачей.

— Вы можете порекомендовать книги, фильмы, которые будут полезны людям, которые переживают стресс, связанный с онкологией?

— Не рискну по одной причине: для каждого та или иная книга, фильм отзовутся по-своему. У каждого своя история. Для кого-то эта строчка или кадр станут облегчением, а для кого-то — дополнительным грузом.

Я в этом отношении снова ратую за чувствительность и бережность к себе, особенно на этапе лечения. Не стоит смотреть и читать то, что приносит вам дополнительные переживания. Это как у Михаила Михайловича Жванецкого: «Жизнь коротка. И надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу. Уходить от плохого человека». В какой-то момент фильм (или книга) окажется не своевременным, а чуть позже станет ресурсным. Зато точно можно читать любимые книги, смотреть любимые комедии и делать то, что приносит радость.

Например, собственное творчество. Оно действительно исцеляет. Заниматься им — универсальная рекомендация.

Арт-терапия — очень бережный и щадящий метод, который помогает не говорить о тяжелых чувствах (это действительно бывает очень больно), а выражать их в чем-то конкретном, находить для них форму — будь то рисунок или фигурка из теста, кусок мыла, сделанный своими руками, кукла-помощник или связанный шарф.

А бывает, что люди поют и танцуют свою болезнь — выплескивают все чувства, которые она в них пробуждает. И это тоже работает. Танцовщица Анна Халприн, перенесшая рак в 51 год, буквально вытанцовывала все, что она ощущала — так Анна говорит в своих интервью. Сегодня ей 96 лет, и она полна сил, жажды жизни!

— Анна — счастливый пример исцеления. Но, к сожалению, мы читаем и о рецидивах болезни у известных людей. Рецидив переживается острее?

— Конечно. Давид Серван-Шрейбер, профессор клинической психиатрии, который создал не одну книгу для тех, кто борется с раком, писал: «Если в первый раз при оглашении диагноза у меня был шок, то рецидив стал для меня катастрофой».

Но вместе с тем он описывает, какие вещи о себе и о жизни этот рецидив позволил ему понять и принять, к каким истинам он пришел, с какой благодарностью проживал и этот опыт. Рецидив — это чаще всего про смирение. И про смысл жизни, глубокие изменения в ней…

Здесь же хочу вспомнить еще одного автора — психолога Виктора Франкла, прошедшего концлагеря. Сейчас я читаю его книгу «Сказать жизни «да». Она невероятная! И, по моим ощущениям, в ней важно каждое слово. Но одна фраза меня особенно зацепила: «В аномальной ситуации именно аномальная реакция становится нормальной».

Так вот: переживания человека в рецидиве нормальны, но аномальны для нас — нам трудно до конца осознать, что он чувствует. Это большая внутренняя работа — онкопациенты о жизни, о ее ценности знают больше!

Я знаю людей, которые пережили рецидив, восстановились после него, живут дальше и счастливы. Но было бы нечестно сказать, что я не знаю и тех, кто боролся до последнего, но не смог преодолеть болезнь. У каждого свои уроки рецидива.

И я сама себе задаю вопрос, а был ли счастлив Давид Серван-Шрейбер? Уверена, что да, несмотря на то, что 20 лет он находился в борьбе за жизнь. Он много сделал для других и для себя. Это не может оценить никто, кроме самого человека, столкнувшегося с рецидивом. Для некоторых даже часы счастья и принятия, осмысленности жизни, важнее десятков лет, потраченных впустую.

— Людям трудно сказать вслух «я пережил рак» — как вам кажется?

— Да. И особенно трудно — сделать это публично. Я наблюдаю на встречах с онкопациентами, как половина зала убегает куда-то при попытке журналистов сделать фото или взять комментарий. «Только бы никто не видел, только бы никто не знал».

А на самом деле: как важно говорить об этом опыте выздоровления! В нашем обществе так сильна канцерофобия (патологическая боязнь онкологических заболеваний). Мы буквально заполнены до краев страхами и стереотипами.

«Рак — это приговор», «заболеть можно, пожав руку больного», «если умерла сама Жанна Фриске, значит, вылечить нельзя никого».

Свою роль играет и позиция прессы. Смерть публичных людей всегда освещается в СМИ, а излечение — нет. Есть, например, замечательный документальный фильм Катерины Гордеевой «Победить рак», где известные, талантливые люди рассказывают о том, что они это пережили и справились. Но почему-то про этот фильм мало кто знает… Возможно, потому что поддерживать страх легче, чем веру?

Но чем больше мы будем говорить о том, что стоит за диагнозом «онкология», о случаях исцеления, о продолжении жизни — тем меньше будет этого страха.

Я всегда говорю онкопациентам: «Про жизнь вы знаете гораздо больше, чем другие».

Потому что страх — это не смерть, а то, как мы сами препятствуем жизни. Это тень, которая заслоняет от нас саму возможность любви, радости, света. Нужно мужество, чтобы пройти через свой страх насквозь и понять, что там, за ним, происходит настоящая жизнь. И не меньшая смелость необходима для того, чтобы рассказать об этом, произнести: я прошел через это, я справился, я живу!

— Инна, а есть защитные чувства? Те, которые берегут наше психическое и физическое здоровье?

— Доказано, что люди, которые чувствуют любовь и счастье, даже простудами болеют реже и быстрее восстанавливаются после болезни.

Но где это счастье взять?
Точно не из реклам, где нам в ультимативной форме говорят: «Будь позитивным!», «Радуйся!», «Ты должен быть счастлив!».

Уверена, это внутреннее состояние: важно прислушиваться к себе, чаще спрашивать — а чего я хочу, как я живу, что я могу изменить для того, чтобы мне стало лучше?

Поверить в себя, в то, что несмотря на трудности, потери, можно найти опору и быть счастливым. Да, это непросто. Для этого нужно заглянуть в лицо своим страхам, оплакать свои иллюзии, сказать «да» своим желаниям… Иногда проще быть замкнутым, отключиться от своих чувств, защитить себя фразой на все случаи жизни: «У меня нет времени!».

Не скрою, я тоже иногда за нее прячусь. (Улыбается.)

Но дело вот в чем: времени вообще нет как такового. Его невозможно найти, его можно только выделить — на то, что для вас действительно важно.

— А если с пониманием этого нет проблем, а с реализацией — есть?

— Нужно преодолеть три ступени: понимание, принятие, изменение. Когда мы долго отказываемся сделать это сами, на помощь часто приходит та самая вторичная выгода заболевания.

Но это слишком высокая цена за нереализованную жажду перемен, правда же?

Теги: Гродно, Минск