Линия разлома, или К чему приводит деспотичная гиперопека

Источник материала:

Нет человека, который бы не совершал ошибок. Все дело в том, каковы эти ошибки, какие последствия они имеют для нас и близких нам людей… В конце концов, можно ли их исправить и могут ли окружающие простить нас! Колония общего режима, где я отбываю сейчас наказание, в основном «населена» молодежью и людьми среднего возраста. Тех, кому «за шестьдесят», здесь единицы. Как правило,  это «сидельцы с биографией».  Ну, а из тех, кто разрушил свою благополучную и честную жизнь в солидном возрасте, можно сказать, сознательно  –  я один…

 Наш «молодняк» меня немного жалеет за глаза, а матерые рецидивисты считают сумасшедшим. Что ж, мне их мнение как-то безразлично. Гораздо важнее для меня мнение и прощение моих детей…

Всю жизнь я поступал только так, как считал нужным и правильным – на компромиссы не шел, чужое мнение меня не интересовало… Умел и любил «учить» и «воспитывать»… Эти качества помогали мне как руководителю  сельхозпредприятия, зато изрядно осложняли семейную жизнь и общение с людьми вне работы. С женой мы были очень разные,
и когда она в неполные пятьдесят скоропостижно ушла из жизни, я, вместо того чтобы задуматься, за что мне этот удар, озлобился – и на нее за то, что бросила меня одного, и заодно на весь свет.

Когда сын, окончив институт, распределился в родное хозяйство, а вскоре и женился, я твердо сказал молодым: «Жить будете только у меня на глазах, под моим кровом!» Они подумали и  согласились. Еще бы им не согласиться: дом у нас большой и просторный, я сам его построил и отделал  на совесть, а покойная супруга навела красоту и уют! Как говорится, живи и радуйся, вот только радости как раз и не случилось…

Тогда мне казалось, что я детям не мешаю, в их дела не вмешиваюсь. Наоборот, создал все условия для того, чтобы они ни в чем не знали нужды, не испытывали трудностей. Не надо мыкаться по чужим съемным углам, платить за жилье, даже продукты покупать  не приходилось – я их всем обеспечивал, мог себе позволить… По сути, вся зарплата оставалась у них. Захотели  самый модный телевизор – купили; захотели машину, чтобы в своих передвижениях от меня не зависеть, – и тут я помог, стали они ездить на своем «Рено»… Я в деревне вырос, к труду и дисциплине приучен с малолетства, любую работу по хозяйству могу сделать. Потому всяких там «тяжело», «ус тали», «дайте поспать» не  признаю! И от молодежи требовал, чтобы рано ложились и на рассвете поднимались, чтоб с работы – сразу домой и за домашние дела. Они вроде и не перечили, но и радости никакой не выказывали – работали как автоматы, без эмоций… Конечно, приходилось молодым немало трудиться по хозяйству (держали мы двух коров, свиней, кур, гусей, индюков, кроликов), а невестке – еще и дом вести. Но ведь все опять-таки для них, ну и еще для младшего сына, на ту пору выпускника 11 класса.

И вот как-то невестка  приходит с работы и  прямо вся сияет. Говорит, подруга в Бресте купила им  с  Сашкой (так сына зовут) два билета в театр на пьесу какого-то Платанова или Платонова,
а называется этот спектакль каким-то лошадиным словом – «Фро»!  Тут и сын появился, вместе они обсуждают, что оденут, как поедут, радуются.

А я и спрашиваю, когда, мол, этот театр у них? И слышу: послезавтра. А послезавтра у малого выпускной вечер!  А после этого все к нам – уже давно решено,  как говорится, не обсуждается.

– И куда это вы поедете, – говорю, – когда вы здесь нужны? Кто будет всем распоряжаться, печь, варить, на столы ставить?

А они за руки взялись, смотрят исподлобья, и вдруг Сашка, сын родной, говорит:

– Отец, у нас своя жизнь. Варя не обязана нести вахту у плиты и принимать гостей в Валеркин выпускной. Тут полно родителей его одноклассников, вот пусть и стараются.

У меня от возмущения аж дыхание перехватило:  «Ах ты, думаю, поросенок! Какая еще своя жизнь, когда ты со своей пигалицей  сидишь на отцовой шее!»

А тут и Варвара голос подает:

– Нам, кроме хлева  и соток, еще что-то увидеть хочется, пока молодые и еще бездетные. Не мешайте нам жить, пожалуйста.

Ох, и разошелся же я тогда! И про их черную неблагодарность кричал, и про их фальшивую самостоятельность, и про ерунду всякую, на которую они жизнь разменивают. Это ж надо  – «Фро»! Хорошую пьесу так не назовут!  И про бездетность напоследок припечатал… Мол, не потому ли за два года так и не родили ребенка, что Варвара до замужества слишком много по театрам и другим ночным заведениям шастала?!

Долго она плакала, а Сашка  с того вечера вплоть до их переезда не заговорил со мной  ни разу.

Ну что сказать? От билетов они отказались, в Брест не поехали. Варвара сутки не отходила от плиты, все приготовила и накрыла столы, как полагается. Сын ей во всем помогал. Валеркин выпускной прошел на ура: столы ломились, одноклассники младшего сына, он сам, родители и учителя  веселились до утра, а потом рассыпались передо мной в благодарностях. Мол, только вы, Петр Сергеич, и могли такой праздник нашим деткам закатить! Я, конечно, честно сказал, что все это трудами невестки и старшего сына, позвал, чтобы их поблагодарили, но они закрылись на своей половине и не вышли.

А наутро упаковали  одежду и прочие мелочи, закинули в машину свой крутой телевизор и съехали из дома. Через неделю появились, официально уволились, благо положенные два года, как молодые специалисты, отработали. Сказали, что устроились на работу в ближайшем райцентре – Березе – и сняли квартиру у знакомых недорого. Поблагодарили меня «за все», но «не дурить» и возвращаться твердо отказались.

 На пороге уже сын сказал:

– Забыли сказать тебе, отец, Ва-ря на четвертом месяце. Так что скоро будешь дедом! – и улыбнулся.

И Варя улыбнулась…

Потом, когда родился внучек Кирюшка, я не сразу, потихоньку переманил их назад. Уж больно тошно было в пустом доме одному – Валерка теперь учился в Минске. Невестка была в декретном,
а Сашка ездил на работу в райцентр на своих колесах. В Кирюшке я души не чаял, с рук его не спускал и Варю старался теперь ограждать от чрезмерных нагрузок по хозяйству. К тому же, часто приезжали и помогали мой брат с женой и сыновьями. Года два прожили спокойно, а потом  у Вари закончился декретный отпуск, и  надо было внука устраивать в детский сад. Садик у нас при сельхозпредприятии свой, с хорошими воспитателями, отличным питанием,  да и кто бы посмел недоглядеть или обидеть председательского внука! Но Варвара уперлась: «Вам лишние заботы и досужие разговоры ни к чему! Пойдет в городе. Утром будем отвозить, вечером забирать, а если надо, и в обед за-скочим проведать».

Смирился я скрепя сердце, а Кирюшка в том городском садике все простужался и  болел, и приходилось Варваре больше сидеть с ним дома на больничном, чем работать. Так зиму промучились, а весной выяснилось, что семья сына ждет  новое прибавление. Как только Варя пошла в декрет, Кирюшу уже не возили в детсад, и он перестал болеть…

На сей раз родилась девочка, синеглазая, как Варя, и улыбчивая, как Сашка. Я сразу сказал: «Никаких Мишелей, Карин, Снежан и прочих Анжел!» Назвали хорошим старинным именем  Ефросинья. Фрося то есть. И тогда невестка подкладывает мне на тумбочку книжку. Смотрю: Андрей Платонов, «Фро». Прочитал я этот рассказ на одном дыхании. И обругал сам себя в душе последними словами: что ж я, осел старый, не дал детям съездить на такой чудесный спектакль?.. И так полюбил я эту Фро из книжки, что  и внучку начал так называть. А рос-ла она прехорошенькая и смышленая. В год не только пошла, но и бойко заговорила. В доме теперь было тепло и светло от детского смеха и проказ, воцарились мир и любовь, словно ангел над нами пролетел.

Но не зря в сказках все беды от злой мачехи!  Ну что скрывать, решил я  привести в дом женщину. Как и я, не первый год она вдовела. Дети ее давно жили отдельно. Особой любви у нас не было, но мне казалось, за несколько лет отношений я хорошо ее  изучил. Домовитая, чистоплотная, не скандальная.
И, что уж там, симпатичная!

Дети (теперь я так называл про себя не только сыновей, но и невестку) восприняли это спокойно. Варя была доброжелательна с Галиной, терпеливо вводила ее в курс  всего нашего домоводства…

Но идиллии не получилось. Едва осмотревшись, моя гражданская жена начала устанавливать свои порядки, вмешиваться в жизнь семьи сына, воспитание внуков и, что хуже всего, исподтишка вредить Варваре и распускать о ней грязные сплетни по всей округе. Все это шло, как я теперь понимаю, от зависти: Варе перепадало много любви и от мужа, и от детей,  и от меня, свекра… А моей сожительнице хотелось, чтобы вся любовь была ей одной… Я, как и Александр, долго был не в курсе – из-за работы не видел, что творится у меня дома. А когда все открылось, дело зашло далеко. Галина прибегла к излюбленному трюку всех интриганок: обвинила Варю в краже дорогого кольца. Подкинула его втихомолку в Варину шкатулку,
а потом при всех «разоблачила»…

Оскорбленная и оболганная, невестка ждала нашей с Сашкой и  Валеркой (к тому времени отучившемуся и вернувшемуся под отчий кров) поддержки. И если от них дождалась, то от меня, как ни тяжело об этом писать, нет. Желая стать единовластной госпожой в нашем доме, интриганка Галина сумела так облить Варю черной краской и  убедить меня в ее двоедушии, что я, как последний дурак, всему поверил…

Скоро не только старший сын с семьей, но и младший ушли из дома. Саша с Варей строили свою квартиру, а Валера женился на  студенческой подруге-минчанке и уехал в столицу на ПМЖ. Киря и Фро росли без меня, и я только урывками мог их видеть, оказавшись в райцентре. Галина же, узнав, что я виделся с сыном и внуками (Варя меня не простила и больше не общалась со мной), устраивала мне грандиозные скандалы. Тем временем из дома стали исчезать дорогие вещи, а однажды я обнаружил, что у меня пусто на счетах:  моей «женушке» удалось снять деньги по липовой доверенности! Конечно, я выгнал из дома эту хищницу,  по суду вернул свое имущество и даже часть денег… На это ушло много времени и здоровья, к тому же, моя репутация от всех скандалов и судов серьезно пострадала. Меня освободили от занимаемой должности, раньше времени отправили на пенсию…

Я сделал ремонт, пригласил священника и освятил дом. Все напрасно: дети не вернулись под мой кров. Достроив квартиру, вселились в собственное жилье. Но самым страшным ударом для меня стало то, что Варвара запретила Саше привозить ко мне внуков. Кирилл пошел в школу, Фро ходила в детский сад. Я приезжал в город и подолгу дежурил на школьном дворе и  у ограды детсада в надежде увидеть любимых внуков…

Как-то под Новый год, в очередной раз не дождавшись приезда семьи сына, я не выдержал: взял канистру с бензином и пошел  по безлюдной ветреной улице к дому Галины. В окнах горел свет, наверное, она с детьми готовилась встречать Новый год… Рядом был сарай, полный дров, на чердаке его хранилось сено. Я облил бензином деревянные стены сарая  и бросил спичку… Потом узнал, что сарай сгорел дотла, дом частично обгорел, но ребята из  МЧС вовремя потушили его. Обитатели дома успели выбежать на улицу и не пострадали.

Два года меня  навещали в колонии только сыновья. Но вот перед Новым годом ко мне приехали Варя с Кирюшей и Фро. Когда детские ручонки обняли меня за шею, я, наконец, заплакал…  А Варвара, погладив меня по руке, сказала:

– Мы давно хлопочем за вас. Скоро амнистия, и вы будете дома. Держитесь, мы ждем вас, папа!

Теперь мне есть ради чего жить.

Петр  М.

Теги: Брест, Минск