Леонид Быков. «Недостаточно героичные» «Старики»

Время так рассудило, что единственным автором народного кино о войне оказался Леонид Быков, который и снял-то два военных фильма – «В бой идут одни «старики» да «Аты-баты, шли солдаты...» Кино Быкова оказалось именно той версией войны, которую хотели представлять себе и ветераны, и их внуки. Почему так сложилось, размышляет публицист, писатель Дмитрий Быков.

Во второй половине 1970-х начали один за другим необъяснимо гибнуть главные люди эпохи. Высоцкий, причина смерти которого до сих пор толком не понятна – точней, этих причин было слишком много; Олег Даль, смерть которого тоже загадочна; ведущий режиссер 70-х Лариса Шепитько. Незадолго до них ушли Шукшин и Шпаликов, которые и в жизни раньше всех понимали, к чему идет дело. Аксенову и Тарковскому повезло уехать (Тарковского и это не спасло), пишетsobesednik.ru

11 апреля 1979 года погиб в автокатастрофе 50-летний Леонид Быков, предчувствовавший смерть и незадолго до нее написавший знаменитое ныне завещание.

Впрочем, предчувствие это возникло из-за инфаркта, перенесенного им в 48 лет. «А теперь о совсем смешном. Похороны – канительное дело… Никаких оркестров. Никаких надгробных речей, а то я встану и уйду: получится конфуз. Пусть кто-то один скажет слово «прощай», и всё. Не надо цирка, называемого почестями. Никаких надгробных речей. «Дерболызните», кто сколько сможет, но умоляю – не дома. Пусть ребята споют «Журавли», «Сережку с Малой Бронной», «Бери шинель», «Этот день победы». А потом пусть 2-я эскадрилья «врежет» «Смуглянку» от начала и до конца.

Очень жалею, что ничего не успел сделать путного».

Многие тогда удивились бы: почему Быков удостоился такой народной любви и скорби? А уж что его будут называть в числе крупнейших художников эпохи – большинство бы не поверило. Прямо скажем, не Феллини. Но в том и преимущество 70-х, что эпоха была богата и разнообразна, в ней находилось место самым разным режиссерским почеркам: были люди, серьезно утверждавшие, что Тарковский – не кино, а литература, и что все это уже было, а вот Иоселиани – это да, кинематограф. А другие считали, что Иоселиани – манерничанье, зато Данелия! Одни говорили, что Шукшин – лубок, а другие (как недавно ушедший Александр Тимофеевский), что Шукшин – наш Фассбиндер. И несмотря на всю непримиримость этих дискуссий, которые шли и в университетских аудиториях, и в кухнях, и в котельных, – как-то все отстоялось, и всем нашлось место.

Время так рассудило, что единственным автором народного кино о войне оказался Леонид Быков, который и снял-то два военных фильма – «В бой идут одни "старики"» да «Аты-баты, шли солдаты...»; плюс, конечно, сыграл несколько знаменитых солдатских ролей – Максима Перепелицу, танкиста Алёшу в «Майских звездах», Сашко в «Разведчиках»...

А какие военные фильмы можно назвать именно народными, фольклорными, отвечающими даже не столько фронтовому, сколько послевоенному, мифологическому представлению о войне? Уж конечно, это не киноэпопея «Освобождение», и не «Падение Берлина» с апологией товарища Сталина, и не «Проверка на дорогах», хотя каждая из этих работ создала направление, собственный стиль, чудовищный, как у Чиаурели, или великолепный, как у Германа.

Кино Быкова – так сложилось – оказалось именно той версией войны, которую хотели представлять себе и ветераны, и их внуки. И сегодня на День Победы все так же хотят смотреть «Стариков», как на Новый год – «Иронию судьбы». Советского солдата-победителя хотят видеть таким, как быковский ефрейтор Святкин из «Солдат» или командир поющей эскадрильи Маэстро – Титаренко. Военный фильм должен быть не трагикомедией, а оптимистической трагедией с элементами музыкального театра, почти опереттой, но с пафосом; как ни странно, ближе всех к этому идеалу, не считая самого Быкова, подошел Мотыль, гений стилизации, с его «Женя, Женечка и "катюша"» по гротескному сценарию Окуджавы; но для военного кино в этом оказалось многовато гротеска, да и интеллигентного арбатского мальчика Даля зритель не готов был окончательно признать за своего. Так что картину хоть и посмотрели почти 25 миллионов зрителей, и вызвала она единодушный восторг военных моряков, чье письмо в поддержку Мотыля и решило судьбу фильма, – а стала она только первой пристрелкой, и подлинно народным стал следующий фильм Мотыля – «Белое солнце пустыни». Там материал располагал именно к такой трагифарсовой трактовке.

А лавры военного народного режиссера достались Быкову, который так и не успел осознать, что войну в советской мифологии будут знать такой, какой ее снял он один.

Леонид Быков родился 12 декабря 1928 года в крестьянской семье, в селе Знаменка Славянского района Донецкой области. В этом селе дом культуры носит его имя. В 1930 году Быковы (отец и мать были, кстати, однофамильцами) переехали в Краматорск, где Леонид окончил шестую школу и начал заниматься в народном театре. В эвакуации был в Барнауле. Мечтал поступить в авиационное училище, но не подходил по росту (163 см) и возрасту. В 1947 году поехал в Киев поступать в театральный, но не прошел по конкурсу; окончил Харьковский театральный институт (мастером его был народный артист СССР Даниил Антонович) и сыграл несколько главных ролей в Харьковском театре драмы им. Шевченко. Заметили его после роли Павла Корчагина. Вскоре он попал и в кино – сначала на небольшую роль колхозного баяниста в мелодраме «Судьба Марины», про сахарную свеклу с повышенной сахаристостью; а потом и на более заметную роль в «Укротительнице тигров». Он стал любимцем зрителей благодаря комедийному хиту оттепельного проката – народной комедии Анатолия Граника «Максим Перепелица» (1955) по сценарию Ивана Стаднюка.

Иван Стаднюк – автор многотомной, так и не оконченной «Войны», военный прозаик и драматург – считал сценарий «Максима Перепелицы» одной из главных своих удач, но на фоне прочей советской кинопродукции ни сценарий, ни герой Быкова ничем особенным не выделяются: это примерно то же, что снятый в том же году «Солдат Иван Бровкин» – добрая комедия про солдата-разгильдяя, который, однако, все умеет, когда надо, и перевоспитывается в добрых, но твердых руках отцов-командиров.

Жизнь колхозной деревни, откуда призывается Перепелица, – сплошное веселье, передвигаются все вприсядку, при первой возможности разражаются заливистым хохотом, дело происходит на колхозной Украине, ажно лопающейся от сочности, и единственная проблема в том, что Перепелица влюблен в больно уж ветреную дивчину. Так он перед призывом в армию знаете что учудил? Всем ее кавалерам разослал по арбузу (символ отказа; применяется также тыква). Она такая вся лукавая, такая непостоянная, но в душе тоже наша. Картина хоть и снята в Ленинграде, но явно стилизована под украинскую комедию, говорят все с трогательным акцентом, чуть что – пускаются то в писню, то в гопак, старательно изображая карикатурных жизнерадостных хохлов чуть ли не с хутора близ Диканьки.

Но вот главный герой – совсем не то, что Иван Бровкин, сыгранный Харитоновым, хорошим, конечно, актером с трагической судьбой, но… Быков играет типичного ребенка войны – худого, малорослого, задиристого, страшно инициативного, наглого, ранимого; и следить за ним интересно, и только в нем – да еще в Раднэре Муратове, который через 17 лет сыграет Василия Алибабаевича, а сейчас как бы играет его молодость, – есть некая подлинность. Ужас представить, что это была бы за лукавая советская комедия про «смекалистого бойца» – по этой выкройке шились многочисленные армейские хиты, где главным героем был отчаянный балагур, такой себе Тёркин в мирное время, но до Тёркина ему было, конечно, как до звезды. В конце лукавинка и некоторое хулиганство перевоспитуемого перерастали в разумную инициативу и упомянутую смекалистость. И если б не Быков с его едким смешком и вечно голодными глазами, не отличаться бы этой картине от прочих военных поделок; но Быкова полюбили. Он словно измывается над всей этой камуфляжной бутафорией – и потому воспринимается зрителем как свой; к армейским политзанятиям и зубцам-карьеристам этот зритель относился так же.

В следующие десять лет Быков с разной степенью успеха сыграл два десятка ролей, делившихся условно на три группы:

– хороший, но озорной советский парень-хлопец-парубок («Ссора в Лукашах», «Алёшкина любовь», «Осторожно, бабушка!»);

– молодой, но бывалый советский человек, как правило, прошедший войну («Добровольцы», «На семи ветрах», «Майские звезды», «Рядом с нами»);

– маленький советский человек, хороший, но не лишенный отдельных недостатков – либо слишком мягкий, либо болтливый и безответственный («Когда разводят мосты»). Именно такого человека мог он сыграть в фильме Рязанова «Берегись автомобиля», когда отказался Смоктуновский, – но Смоктуновского в конце концов уломали.

Именно такого человека – слишком мягкого, но по природе отличного, глубоко нравственного, только уверенности ему не хватает, – сыграл он в первом своем авторском фильме. Быков – даром что не писатель – шел путем Шукшина: сначала играл советских положительных героев, потом захотел сам ставить фильмы, поскольку эксплуатировали его слишком однообразно. В первом своем фильме «Зайчик» он работал с чужим сценарием, но скоро понял, что ему нужно искать собственную тему. «Зайчик» встретил довольно холодный прием у критики, хоть и полюбился зрителю; почему эта картина была так дружно принята в штыки – совершенно непонятно, поскольку нет в ней ни пошлости, ни шаблона, есть и остроумие, и режиссерская культура. Видимо, история про гримера Льва Зайчика, мягкого человека, вечно уступающего хамам, но вдруг решившегося им противостоять в переломный момент (он неправильно понял врача, якобы пообещавшего ему всего месяц жизни), – раздражала именно несоответствием между явными режиссерскими и актерскими возможностями Быкова и довольно тривиальной моралью.

А между тем картина делалась прекрасным коллективом, который Быков замечательно умел формировать, это сразу стало чертой его манеры: работают все с наслаждением. Критика фильма довела Быкова до инфаркта – не столько потому, что он обиделся на газетчиков (были и вполне положительные рецензии), сколько потому, что сам он картину считал неудавшейся, сделанной ниже своих возможностей. У него была мечта о военном фильме, он начал писать сценарий о летчиках – собираясь осуществить и другую свою мечту: полетать без дублера.

С Алексеем Смирновым, сыгравшим роль второго плана, Быков сдружился на всю жизнь. Смирнова большинство помнят по роли Феди в первой новелле «Операции "Ы"» и механика Макарыча (Макарычем он и был, его и звали так, и роль с него списана): герой войны, разведчик, кавалер трех боевых орденов, после тяжелой контузии потерявший способность иметь детей (или уверенный в этом – о диагнозе он никому не рассказывал), Смирнов был человеком одиноким и ранимым. Хотел усыновить ребенка – не разрешили, пытался завести семью – не смог, всю жизнь прожил с матерью, после ее смерти один ютился в коммуналке и сильно пил; мечтал о серьезной драматической роли, но сыграл ее только у Быкова. И умер, когда узнал о его смерти, выпив бутылку запрещенного ему коньяка... Уже в «Зайчике» виден масштаб Смирнова-артиста, да и Быкова-режиссера, особенно удачны там лирические эпизоды, поскольку Быков по природе не сатирик.

Столько мытарств, сколько было у этой его картины, Быков не претерпевал ни с одной своей работой – театральной или кинематографической, актерской или режиссерской; зато и таких побед у него больше не было. Для начала сценарий, сочиненный вместе с Евгением Оноприенко и Александром Сацким, был несколько раз зарезан – как недостаточно героический; перебравшись из Питера, где он так и не стал своим, на киевскую студию Довженко, Быков добился-таки запуска фильма, и тоже довольно хитрым путем: он зачитывал куски сценария на творческих вечерах и неизменно получал восторженные отзывы. В конце концов при поддержке ветеранов и действующих командиров частей, куда он выезжал с творческими встречами, Быков добился запуска – но цветной пленки ему не дали (сам он потом сказал, что и к лучшему, – реалистичней получилось). В процессе работы он заручился поддержкой десятка лучших военных летчиков, пользовался их советами, а главным консультантом картины стал Герой Советского Союза Сергей Харламов, жена которого Надежда Попова была прототипом Зои.

Дальше начались проблемы с самолетами – не сохранилось ни единого истребителя Ла-5, созданного в 1942 году знаменитым бюро Лавочкина. Немецких истребителей не было тоже. Маршал авиации Покрышкин – тот самый, трижды Герой – проникся сценарием и выделил пять самолетов: не тех, конечно, но похожих, «загримированных» в результате под немецкий Ме-109. Начальник военно-воздушной академии маршал Руденко выделил для съемок единственный сохранившийся и дееспособный биплан По-2 (он же У-2, «кукурузник»). Быков лично освоил рулёжку и неплохо водил самолет (по земле, не в воздухе); знаменитым стал эпизод, когда он случайно заехал в пиротехническую выбоину и сломал самолет Маэстро, но машину сумели починить там же, не отгоняя в Киев.

Как всегда у Быкова, атмосфера на съемках была идеальная, молодые артисты вспоминали о его совершенно отеческом отношении к ним, зубрить роли он не требовал и просил говорить своими словами, – короче, Быков умел превращать в праздник даже работу над столь трудной картиной с огромным количеством проблем и накладок. Картина была снята стремительно – с 22 мая 1973 года до середины октября, и все это с воздушными боями, которые давались молодым артистам чрезвычайно тяжело; монтаж занял два месяца, и в конце декабря фильм был показан в Госкино Украины. Военные летчики благодарили Быкова со слезами, но Министерство культуры Украины опять нашло картину недостаточно героичной и вообще несерьезной: что это такое – «пилотом можешь ты не быть, но музыкантом быть обязан»? Цензура свирепствовала, «полка» росла, сбывалась любимая поговорка Визбора: когда в Москве стригут ногти, на Украине рубят пальцы. Только заступничество главнокомандующего ВВС спасло картину, да Быков добился отправки ее на Седьмой Всесоюзный кинофестиваль в Баку.

Там они и встретились – два ровесника, ушедшие с интервалом в три года, два мастера авторского кино, где и сценарий, и режиссура, и главные роли – всё было их собственным. Шукшин и Быков. Оба считали – вполне справедливо, – что коллеги недооценивают их, а начальство не дает работать. В конкурсе сошлись «Калина красная» и «Старики» – два всенародно любимых фильма, оба при этом еще не вышли в прокат и были встречены крайне настороженно. И «Калина красная», и военный музыкальный фильм Быкова выламывались из всех канонов, а по интонации слишком резко отличались от советских мелодрам. У Шукшина фильм получился сардонически-насмешливым, народный его герой среди родного народа был чужим. У Быкова в командире поющей эскадрильи Титаренко (прототипом его был Дмитрий Титоренко, летавший ведомым с Кожедубом и тоже взявший позывной Маэстро) слишком мало было от официозного героя, слишком много от безбашенного, неуправляемого вояки вроде повзрослевшего Перепелицы – чего стоит его «Махнул не глядя!», когда, разбив самолет, он возвращается к своим на коне. Быков не был знаком с Шукшиным и до оглашения итогов конкурса не хотел знакомиться – их свели только на банкете по окончании фестиваля. Шукшин получил главный приз – вопреки воле председателя жюри Станислава Ростоцкого; настояли на этом награждении старейший сценарист Габрилович и представители национальных кинематографий, пообещавшие не явиться на церемонию награждения, если обойдут Шукшина. Быков получил первую премию. Он предупредил: «В конкурсе, где победит Шукшин, я почту за честь быть хоть сотым. Мой фильм – рядовая военная картина, а у него – прорыв». Помимо премии за фильм, Быков получил награду за лучшую мужскую роль. На банкете они с Шукшиным не могли наговориться, два часа не отходили друг от друга. Шукшин умер через полгода на съемках «Они сражались за Родину» Бондарчука, от сердечного приступа.

Сравнение Шукшина с Быковым может показаться натянутым только тому, кто привык считать Шукшина безоговорочным лидером прозы шестидесятых–семидесятых, но в кино их судьбы и пути удивительно схожи: оба долго играли советских правоверных типажей и всё дальше уходили от них, оба пришли в режиссуру почти одновременно, оба работали в эстетике плакатно-лубочной мелодрамы или народного трагифарса, и оба отчетливо сознавали свою чужеродность для большинства коллег: не в зависти было дело, а просто слишком горькие вещи понимали они оба. И герой Шукшина, на глазах превращающийся в маргинала, и герой Быкова, который может найти себя только на войне, а в мирное время уже немыслим, потому что Тёркину живо укоротят язык, – всё более одиноки. Простая на первый взгляд, даже примитивная режиссура лучших картин Быкова и Шукшина на деле замечательно стилизована под народное кино, но по сути ядовито пародирует его. Оба работали со страшным напряжением, даже надрывом, но создавали на площадке атмосферу единения, того артельного труда, который и на фронте многих отвлекал от голода, холода и страха смерти. Оба были подлинно русскими характерами, потому что и фильмы Быкова, и киноповести Шукшина – об одном и том же народном типаже, умеющем подмигнуть перед гибелью. Это и есть главная русская способность – вот так перемигнуться, об этом еще Розанов писал.

Фильм Быкова стал самой всенародно любимой картиной о войне не потому, что в нем много музыки и любви, а потому, что русский солдат любит вспоминать о войне именно не страшное и смешное; потому, что война как бы выводит на поверхность вечное тайное неблагополучие русской жизни – и потому любую катастрофу мы приветствуем с радостной готовностью: мы про нее знали, мы в ней давно живем. На войне, в разрухе, даже и в пандемии русский талант расцветает – посмотрите, сколько шуточек, песенок, номеров самодеятельности уже переполняют интернет; мы давно ждали – и вот дождались! Для русского характера нормально шутить в обстановке смертельной опасности, петь между боями, балагурить и каламбурить под обстрелом – это было в характере толстовского капитана Тушина, в традициях Тёркина, в фильме про поющую эскадрилью. Русский национальный герой любит видеть себя таким, каким сыграл его Быков в «Стариках», или Иванов – Кузнечик, или Подгорный – Смуглянка; русская героиня – это Маша Попова, которую сыграла восемнадцатилетняя второкурсница «Щуки» Женя Симонова, пять лет спустя ставшая Принцессой в захаровском «Обыкновенном чуде», но полюбившаяся миллионам именно в фильме Быкова.

Быков дал зрителю именно то, чего этому зрителю всегда хотелось: увидеть войну не только как трагедию, но и как триумф национального духа. Этого не было ни в «Балладе о солдате», ни в экранизациях Симонова, ни в гениальном сериале про разведчика, а было это скорей только в фильмах военной поры – в «Двух бойцах» Лукова или «Жди меня» Столпера. Вот там без оглядки на цензуру и сталинскую эстетику торжествовала народная душа, – почему Мотыль и позвал Бернеса в фильм «Женя, Женечка и "катюша"», и тот сыграл свою последнюю кинороль – «полковника, похожего на Бернеса».

Фильм был награжден в Карловых Варах, удостоен серебряной медали имени Довженко и (вместе со следующей лентой Быкова «Аты-баты, шли солдаты...») Госпремии Украинской ССР.

Следующий фильм Быков снимал в условиях относительного благоприятствования, на волне предыдущего успеха, по сценарию Бориса Васильева – другого знакового автора 70-х, к чьему роману «Не стреляйте в белых лебедей» Быков присматривался как к основе следующей картины (он хотел сам сыграть Егора Полушкина, но эту роль сыграл Станислав Любшин в фильме Родиона Нахапетова). «Аты-баты» – фильм, действие которого развивается в двух планах: в 1944 году на станции Подбедня гибнет младший лейтенант Суслин. 30 лет спустя его сын, выросший без отца и рано умершей матери, приезжает на станцию Подбедня в годовщину боя. Суслина-старшего играет Владимир Конкин (Быков хотел его снимать еще в роли Кузнечика, но Николай Мащенко не отпустил Конкина со съемок сериала «Как закалялась сталь»), его сына – Леонид Бакштаев, а сам Быков опять воплощает своего народного героя, опытного и хитрого бойца Святкина по кличке Сват. Бой, о котором идет речь в картине, в действительности имел место 5 марта 1943 году под Харьковом – взвод под командованием лейтенанта Широнина удерживал танки противника у села Тарановка. Их было, как и в фильме, 25 человек. Уцелели шестеро.

Быков в этом фильме трунит над молодым идеалистом Конкиным, не нюхавшим пороху, заранее репетируя коллизию Шарапова и Жеглова; здесь он, конечно, эволюционирует в сторону еще большей маргинальности по сравнению с Титаренко, интонации у него почти блатные (не забудем, что Шукшин согласился сниматься у Бондарчука только при условии, что тот поможет ему запуститься с фильмом о разбойнике Степане Разине –  персонаже вовсе уж одиноком, жестоком, преданном своими же). Но войну вытащили на себе именно такие, как Сват – хитрые, опытные, жестокие, когда надо, не лезущие за словом в карман; как и Шукшин, Быков сыграл здесь собственную гибель, – и какая мучительная, какая смертная тоска на лице у него во время последней «цыганочки с выходом»! Была, была тут внутренняя линия: не зря фильм стоил ему второго инфаркта. Быков был из тех времен, и тридцать лет спустя, среди других людей, делать ему было нечего. Тогда страна выстояла, а теперь на глазах погибала, и этим чувством обреченности пронизано было все, что делалось в советском искусстве со второй половины семидесятых.

Леонид Быков погиб в автомобильной катастрофе, возвращаясь с дачи, на шоссе Минск – Киев: обгонял трактор и врезался в грузовик. Водителя признали невиновным, лил дождь, дорога была скользкая. Быков погиб 11 апреля 1979 года. Смирнов пережил его всего на месяц.

И как ни странно – при всей нынешней установке на превращение Дня Победы в главный народный праздник, при всем культе этой победы и всех парадах – народного кино о войне так больше и не появилось; и незатейливые, казалось бы, фильмы Быкова с их простым пафосом и горькой усмешкой оказались неповторимы.

Последний незаконченный фильм Быкова по повести Евгения Шатько, философская комедия, от которой остались две части, – назывался «Пришелец» и рассказывал об инопланетянине Глоузе. Быков там играет колхозного механизатора Ефима Тишкина, который с похмелья оказался в чужой галактике, и похожего на него как две капли воды Глоуза, который командирован на Землю и влюбляется в тишкинскую жену. От фильма остались пробы, гигантская летающая тарелка и десять минут отснятого материала, его потом под другим названием («Звездная командировка») доснял Борис Ивченко.

То, что Быков все больше ощущал себя пришельцем, – тоже не случайно. «Хочется верить, что он улетел на другую планету и вернется», – написал в книге отзывов посетитель выставки «60 лет советского кино», где экспонировалась тарелка. Но вряд ли он вернется, честно говоря. Очень уж мало осталось от затонувшей советской Атлантиды.

Разве что посреди пандемии опять потребуется искусство танцевать цыганочку с выходом за секунду до конца света.