Одна из организаторов женских протестов в Минске: «Девочки боятся быть избитыми. Но есть страх сильнее»

Источник материала:

Уже несколько дней в Беларуси проходят мирные женские протесты, которые приковывают внимание всего мира: репортажи о том, как наши женщины в белом днем стоят живой цепью у Комаровского рынка, а вечером поют «Калыханку» у обелиска Победы, появились на BBC, Euronews, Daily News. Эти первые акции вдохновили тысячи женщин по всей стране — в тематическом чате уже более 12 тыс. пользователей — многих из которых вы сейчас можете видеть на улицах наших городов.

Кто-то поддерживает их словами благодарности, аплодисментами и цветами, кто-то позволяет себе отпускать пренебрежительные комментарии, но, наверное, каждый хоть раз задавался вопросом: «Ну как им не страшно?»

На него ответила одна из организаторов акции — Марина Ментусова, которая оставила 6-месячную дочь с мужем и приехала в Минск, чтобы «быть там, где ее сердце».

— Сразу несколько женщин одновременно пришли к похожей идее, — рассказывает Марина о том, как появился замысел, который всколыхнул страну. —  Показать, что у женщин есть право на протест, и протест этот — мирный. Впоследствии оказалось, что у женщин в белом, с цветами в руках, сил не меньше, чем у мужчин. Ведь ОМОН не верит, что женщины на что-то способны, а значит, не думает, что они представляют угрозу.

И тем не менее: когда на улицы выходит такое количество женщин — они имеют власть. От этого нельзя отвернуться, это нельзя не учитывать.

Мои слова подтверждает и то, как информация о женских протестах разлетелась по международным СМИ. Женщины, простите за профессиональный сленг, умеют создавать контент, которым хочется делиться. Почему это важно? Потому что международные СМИ — это международное внимание, а значит, и акции протестов у посольств других стран. И вместе с этим — бОльшее количество государств, которые не признают итоги выборов.

— Вы уехали из Беларуси несколько лет назад. Что заставило вернуться в самое трудное для страны время?

— Я как выпускница БГУКИ и человек «мастацтва и натхнення» (смеется. — Прим. ред.) очень чувствительна к искусству. И когда я услышала песню Ани Шаркуновой, увидела в клипе своих друзей, которые всегда были вне политики, я разревелась. А потом были выборы, и после них несколько бессонных ночей. Когда ты засыпаешь и просыпаешься с телефоном. Когда ты просто бесконечно обновляешь ленту — и ни на чем, кроме мыслей о Беларуси, не можешь сосредоточиться. Это чувство, страшнее которого нет. Хуже страха только бессилие. Я не могла не приехать. Я бы себе не простила.

В Москве, где последние несколько лет жила и работала Марина, остался ее муж и маленькая дочка Вера. Марина признается, что справиться с чувством вины, уезжая, было невероятно трудно:

— Все, с кем я поделилась своими мыслями, сказали мне: «Что ты делаешь, ты не имеешь права, ты же мать!»

Но в первую очередь я человек. Уже потом — женщина, жена, мать, ивент-директор. Но прежде всего — личность. Со своими мыслями, принципами, гражданской позицией. Если я откажусь от этого, останусь только социальной ролью, которую играю для других, меня не станет. После этого ты оболочка, имитация, а не человек.

Конечно, мама за меня очень боится. Мои брат и сестра тоже выходят на митинги, и мы прибавили ей седых волос. Я говорю ей: «Ну что ж, это плоды твоего воспитания. Решай сама, гордиться этим или казнить себя. Я тобой, например, очень горжусь». (Улыбается.)

Конечно, было важно и тревожно: поддержит ли меня в этом муж.

Мы поговорили — и выяснилось, что он со мной согласен. И что я все-таки имею право быть не очень хорошей матерью, но не самым плохим, по своим меркам, человеком.

Это удивительное везение — найти своего по духу, того, кто любит рядом, а не над душой. Любит с позиции свободы и поддержки, а не удушения заботой. Я благодарю весь пантеон богов или одного бога — кому как удобнее — за то, что рядом тот, кто не посягает на мою свободу.

Кстати, оказывается, со страной то же, что с отношениями: когда тебя не уважают — это нелюбовь. Когда отрицают твое право на собственный выбор — это нелюбовь. Когда нет свободы — это нелюбовь.

Я не терплю этого — у меня сразу начинается аллергическая реакция, когда меня зажимают в рамки. Поэтому я когда-то и уехала из страны. Уехала, потому что поняла, что не в силах ничего изменить. Кроме того, я находилась в уязвимом положении с точки зрения профессиональных возможностей, заработка, карьеры. Понимала, что о собственном бизнесе в нынешней Беларуси и думать нечего.

Что-то во мне изменилось, когда я увидела на фото и видео, как мой родной Гомель вышел на митинги. Гомель, который я всю жизнь жестко стебала. О котором говорила: «Одного дня здесь хватает, чтобы замотивировать на годы упорного труда в другой стране». После увиденного мне захотелось публично извиниться перед городом и назвать себя гомельчанкой.

Когда появился первый шанс побороться за свободу, когда пусть призрачная, но все-таки возможность перемен замаячила на горизонте, было бы лицемерием не приехать, остаться безучастной.

— Понятно, что остаться безучастной невозможно. Но как побороть самый банальный страх: быть избитой, изувеченной?

— Страх должен быть, если ты адекватен, если у тебя остался инстинкт самосохранения. Особенно в стране, которая находится на грани революции. В стране, где диктатура перешла в наступление и уже ограничила твои права и свободы, уже бьет мирных людей, уже касается даже тех, кто всегда был вне политики. Она задевает детей, которые ехали в машинах, женщин, которые выходили из магазинов, пенсионеров, которые шли домой.

Ты уже боишься. Вопрос только в том, что ты делаешь с этим страхом. Просто боишься — и больше ничего. Или боишься и что-то делаешь.

Умные женщины, по-моему, боятся, но делают.

Конечно, девочки боятся быть избитыми, но еще сильнее они боятся, что им придется жить в государстве, где их будут бить всегда. Девочки боятся. Но они пришли сюда «за своих»: отвоевывать мужей, сыновей, братьев. В этом много гнева, но еще больше — отважной любви. А она сильнее.

Женщины ведь в любви безрассуднее мужчин, мы любим отчаянно, ва-банк, до конца. А когда таких женщин — площадь, мы всему можем противостоять.

— Что чувствуешь, когда стоишь в этой цепочке у Комаровки или поешь колыбельную у площади Победы бок о бок с женщинами, которых не знаешь?

— Это чувство всемогущества. Не вседозволенности! А именно всемогущества. Женская энергия единения — это удивительная сила. Почему стали так популярны женские сообщества? Потому что все, однажды попробовав, понимают, как много мы можем вместе. Когда тебя поддерживают девочки, которые всю жизнь благодаря нашему прекрасному обществу, нашей прекрасной рекламе, нашим прекрасным стереотипам учились конкурировать.

Теперь же можно не конкурировать и ничего не делить, а поддерживать, принимать и любить друг друга априори, со всеми нашими разностями и непохожестями.

Это тот самый пример сестринства. Иногда, кстати, вопреки всему. (Смеется.)
Например, чтобы провести вечернюю акцию на площади Победы, я договорилась о встрече с девушкой, которую меньше всего хотела бы встретить в мирное время. У нас был жесткий конфликт, но когда понимаешь, как много мы можем сделать вместе, все личное: эго, обиды, соперничество — отступает. Мы встретились, поговорили и даже обнялись. Как взрослые девочки, которым нечего делить, которые должны сделать что-то важное вместе. Кстати, с ней мы и решили петь «Калыханку», заменив только одну строку на символичное: «Вачаняты адчыняй».

— Почему именно она?

— Хотели петь «Малiтву», конечно, потому что именно эта песня ассоциируется с тем, что сейчас происходит. Но «Малiтва» — это то, что сразу же заставляет плакать навзрыд. А нам хотелось других эмоций.

Начали обсуждать, какие песни для Беларуси главные, что отзывается каждому. И в какой-то момент рассмеялись: «Ну, не „Калыханку“ же петь»? Ведь колыбельная — это как раз то, что объединяет всех людей, независимо от возраста, статуса, места прописки.

Начинаю напевать, вспоминать текст — и сидим все в мурашках. Мы совершенно новый смысл услышали в «Калыханке» нашей:

«Патухаюць зоркі-сплюшкі.

Гулі ўсе,

Казкі ўсе

Пахаваны пад падушкі»

Все спрятались, уснули, потеряли надежду… Знакомо, правда?

Инициатива женщин вызвала не только поддержку, но и критику — иногда жесткую. Марина делится: она уже получила сообщение о том, что она «кремлевская подстилка, которая выводит девочек под палки ОМОНа».

— О, я прочитала о себе все. Конечно, написали, что московская девка, и так как по профессии я — организатор мероприятий, мне за это заплатили. Хотелось бы показать чеки за покупку 20 белых платьев и свои декретные, но не будем мельчить. Читала, что мы собрали детей — хотя средний возраст был около 30 лет, а были и те, кто гораздо старше. Но спасибо, мы принимаем этот комплимент.

Единственное, что действительно задело, это позиция: «Ты не имеешь права бороться за свободу своей родины и отстаивать права людей, которых любишь, если уехала из страны».

Это несправедливо.

Если бы я требовала у женщин выходить на улицы, а сама спала в теплой кроватке на другом конце земли — одно дело. Но я рискую сама, рискуют мои близкие.

Я в самом эпицентре — и кто же тогда имеет право говорить, если у меня его нет?

Но это закономерно: что бы ни сделала женщина в публичном поле, найдется тот, кто расскажет ей, что она ничтожество. Красивая — проститутка, строгая — синий чулок, говоришь официальным языком — провластная подстилка, будешь говорить по-народному — колхозница, домохозяйка, иди борщ вари, что ты вообще умеешь. Мы, кстати, видели такую реакцию на примере Светланы Тихановской.

— А как вы сами оцениваете то, что сделал триумвират? В их адрес действительно звучало и звучит сейчас много критики.

— То, что сделало трио, удивительно, на мой взгляд. И это доказывает, что позиция власти по отношению к женщинам не соответствует реальности. Власть не представляет, какой силой мы обладаем.

Светлану допустили к выборам, потому что не верили в нее — что может сделать женщина, домохозяйка, всего лишь чья-то жена. Посмеялись, не восприняли всерьез. А недооценка соперника, снобская позиция сверху — она всегда проигрышная. Ты необъективен, ты не видишь картину целиком и пропускаешь удар. Что ж, это хорошо, когда мужчины понимают (а я думаю, в этом случае сомневаться не приходится), как сильно они заблуждались.

В Светлане, несмотря на отсутствие политических амбиций, есть очень важное качество: сила воды, которая точит камень.

А то, как легко к ней присоединились Мария и Вероника — это снова про сестринство, снова про то, что никакой конкуренции не может быть, когда есть главное. Они ведь совсем не похожи и могли бы при другом раскладе возглавить три партии с совершенно разными повестками. Но то, с какой целью они объединились, каким красивым и созидательным был этот союз — это потрясающе.

— Что вы в этом случае понимаете под созиданием?

— Позицию «за», а не против. Триумвират выступал не против, а за. За свободу, за перемены, за честные выборы. И такая позиция ведет за собой.

— Как считаете, эти события изменят отношение к белорусским женщинам и риторику власти?

— Думаю, уже изменили. И показали, что заявления о «бедолагах» и «конституции не под женщину» — это демонстрация неактуальности, некомпетентности.

Это могли бы съесть 15 лет назад. Посмеяться всем вместе над нелепыми женщинами, пожурить их. Но не сегодня.

И если бы рука власти действительно была на пульсе, если бы она видела те изменения, которые произошли в обществе за последние годы, таких высказываний, такой позиции просто не могло бы быть.

Но эти социальные тренды и перемены в нас власть пропустила. Не увидела, что мы стали другими.

У власти тоже есть институт репутации и кредит доверия, который на сегодня исчерпан. Нельзя обижать людей и думать, что это сойдет с рук. А женщин нельзя обижать вдвойне. Ведь теперь они научились защищать друг друга, понимают, что не одиноки, и знают, что силой единства можно добиться невероятного.

— Допустим гипотетическую возможность, что вы вернетесь в Беларусь и будете растить свою дочь Веру здесь. Каким бы вы хотели видеть общество, в котором она вырастет?

— Ох, это хороший вопрос. И сложный. Перемены, которых я хочу, займут не один президентский срок. Но они уже начались.

Я хочу, чтобы Вера росла в стране, где ее личность имеет вес, где ее стремления не будут восприняты как блажь и непосильная для нее ноша, где она будет кем-то бОльшим, чем кухарка и обслуга.

Я не стремлюсь, чтобы все девочки были заточены на успех, но право на него, сама возможность успеха — то, что хочется видеть в обществе, где растишь дочь.

Я хочу растить Веру там, где мне не будет страшно за любые ее мечты и решения. Там, где она сможет делать свой выбор.

Теги: Гомель, Минск