«Многие сюжеты - мясцо. А вот фарша не будет». Леня Пашковский запускает 3-й сезон «Хочу домой»

Источник материала:

4 февраля на Youtube-канале Лени Пашковского стартует третий сезон «Хочу домой». В конце прошлого года он съездил в путешествие по Азии и привез оттуда 12 новых документалок, в каждой из которых обещает быть мясцо. Тотальная видеослежка в Синьцзяне, семьи транcгендеров в Таиланде, исчезающий холодный Тибет, в который все равно хочется вернуться, — Леня вновь побывал на другой стороне Земли и попытался понять странное, непонятное, другое. Не жалейте жать на кнопку с колокольчиком — будет улетно!

Железнодорожный вокзал Минска, второй этаж, кафе «Русалочка».

— В Азии большинство кафе калдырские, но без изюминки. А это — с изюминкой, — объясняет, почему мы встречаемся здесь, Леня.

Пахнет свежепожаренными чебуреками, по телевизору что-то орет Михаил Шуфутинский, голос Марины Шукюровой объявляет об очередном прибытии поезда региональных линий эконом-класса, а Леня рассказывает о паранойе, которую чуть не подцепил в Синьцзяне.

— Такое количество камер, полицейских, охранников, дружинников, сканеров лиц, шлагбаумов сложно себе даже представить, — вспоминает он о поездке в Урумчи.

В Беларуси ничего из перечисленного в таких количествах нет, но бдительность у местных все равно на уровне.

— Молодой человек, вы в курсе, что вас снимают? — прерывает наш разговор сотрудница кафе. — Ой, извините, не разобралась, что фотограф с вами. У нас тут часто рыбок фотографируют. А я, знаете, стольких странностей насмотрелась, что лучше предупредить. Что было самое странное? Однажды посетители йогурт с водкой смешивали. Коктейль делали. Вы еще раз извините, что вмешалась.

— С каким ощущением вернулся из путешествия? Что сезон будет бомбическим?

— По ощущениям, у меня не получилось снять так, как задумывал. Поэтому пока волнуюсь: это будет провал или успех?

Я очень хотел найти баланс между форматом, в котором работал до этого — чистое интервью без меня и моей субъективности, и блогерством — чтобы появились личные эмоции и моя параллельная история.

Хотелось так, а как получилось — непонятно. Мне кажется, я перегнул палку в сторону субъективности. А становиться блогером мне хотелось меньше всего.

— Как поменялось твое отношение к слову «блогер»?

— Оно в принципе поменялось за последние два года, не только у меня. Раньше это все дело ассоциировалось с детьми, которые стримили из своей комнаты и несли всякую чушь. А сейчас этим начинают заниматься взрослые дяди и тети. И все думают: ага, блогерство — это вроде уже не про детей.

— Ты ассоциируешь себя с блогером?

— Иногда говорю о себе так, чтобы проще объяснить, кто я. Но все-таки то, что я делаю, это не блог. Потому что блог — это про себя. А я снимаю не про себя.

— Тогда как бы ты назвал то, что делаешь?

— Псевдодокументальный сериал.

Видео: ХОЧУ ДОМОЙ - Путешествия, в которые вы не поедете

«В Урумчи тебя везде снимает камера, ты никуда не можешь зайти, не отсканировав лицо и id-карту»

— О своем новом маршруте ты рассказывал в интервью для журнала 34mag.net: Таиланд, Восточный Тибет, Синьцзян-Уйгурский автономный район, Бангладеш, Мьянма. Что в этом маршруте изменилось?

— Практически ничего.

— Что не удалось?

— Я планировал больше поездить по самому Китаю. Был у уйгуров в Синьцзяне, в Тибете, снял отдельную серию про Шао-Линь, но это все не совсем Китай. Его нужно оставить на другой раз, потому что, как оказалось, с ним сложно, в первую очередь, из-за языка. Уже потом — из-за масштабов. К Китаю нужно много готовиться и обрабатывать как отдельную большую историю.

— Тебе удалось побывать в Синьцзян-Уйгурском автономном округе. Попасть туда было сложно?

Синьцзян-Уйгурский автономный район — регион на северо-западе Китая, в котором проживают уйгуры (тюркский народ, исповедующий ислам). На протяжении всей своей истории они боролись за независимость (и на короткие периоды добивались ее). В 1949 году территория Синьцзяна вошла в состав Китая. В результате был создан Синьцзян-Уйгурский автономный район, в котором активно проводится политика китаизации.

В 2018 году Human Rights Watch публиковала доклад о преследованиях мусульманского населения в этом регионе. Как утверждается в докладе, в последние годы за миллионами людей осуществляется видеослежка, их массово и зачастую безосновательно помещают в воспитательные лагеря и тюрьмы.

— Вообще никаких проблем, в отличие от Тибета. Садишься на поезд или в самолет — и ты там. Это место не выглядит, как концлагерь. Но, как и в Тибете, даже в Восточном, на дорогах стоят блокпосты, и тебя постоянно проверяют, сканируют id-карточки, лица.

В Синцзяне ситуация с языком была еще хуже, чем в Тибете, потому что там вообще ни с кем не поговорить даже с помощью переводчика на телефоне. Все просто отмалчиваются и улыбаются в ответ: «Нет, все у нас хорошо. Я не понимаю, о чем ты спрашиваешь». На этом человек отворачивается и дальше занимается своими делами.

Я был в Урумчи — столице округа. Внешне этот город выглядит очень страшно, как будто там полицейское государство.

Такого количества камер, полицейских, охранников, дружинников, сканеров лиц, шлагбаумов сложно себе даже представить. Ощущение, будто ты попал в тематический парк. Как Дисней, в котором создали антиутопию. Где бы ты ни находился, тебя везде снимает камера, в зоне досягаемости ты обязательно увидишь полицейских. Ты никуда не можешь зайти, не отсканировав лицо и id-карту. Ни в одно здание, ни в один жилой двор.

— Сколько времени там пробыл?

— Неделю.

— За это время не подцепил паранойю?

— Да вообще дичь! Даже когда уехал, все равно шарахался от каждой камеры, не знал: прятаться от нее или оставаться на месте?

А представь, каково было на месте. С камерой в руках тяжело. Если будешь снимать слишком откровенно, кажется, что тебя сейчас «примут». Я постоянно ходил на этом ужасном стреме. Вот ты вроде говоришь с человеком, а потом думаешь: вдруг он окажется доносчиком? Очень деструктивные мысли, должен я сказать.

— Как ты ходил и снимал, когда тебя самого снимали?

— Как-то. Никто меня за это не «принял». В последний день я даже осмелился подойти к отряду полицейских, который просто стоял на улице и тренировался. Представь: прямо на тротуаре, публично и открыто, чтобы все видели, человек десять отрабатывали приемы по усмирению буйных деревянными дубинками. Выглядело это довольно устрашающе.

Я дважды проходил мимо, на третий раз решил взять на дурачка: «Можно я с вами сфотографируюсь?» На меня повернулся их главный с таким гневным лицом, что «вали отсюда» — это самое любезное, что оно могло выражать.

Единственным человеком, который что-то попытался мне сказать, был местный уйгур. Мы встретились возле мечети. Это был короткий монолог длиной в минуту, но по эмоциям было видно, что у человека накопилось, и он изливает мне душу. Правда, мои ограниченные знания китайского не дали понять, о чем именно он говорил. В общих чертах — о том, что все мечети в городе закрыты, бо́льшая их часть переделана под торговые центры, соваться туда нельзя даже в пятницу. Но я и сам это видел.

— Как ты готовился к поездке? Какую информацию использовал? И насколько мог ее подтвердить?

— Об этом регионе есть только репорты западных СМИ. И в них пишут: это ужасное полицейское государство, здесь всех сажают в лагеря, люди исчезают прямо с улиц. Больше никакой информации нет. Слепо верить этим репортам ты не можешь. Их нужно проверять, хотя бы спрашивать у людей. Контакта с местными не получается: они ничего не говорят. Но, как минимум, у тебя есть визуальная картинка города, которая отличается от стандартной, и это наводит на какие-то мысли. Но делать выводы, естественно, я не могу.

— Есть ощущение, что серия будет недосказанной?

— Да, условно говоря, она не получилась, но, с другой стороны, то, что получилось, тоже о чем-то скажет. Зритель, как минимум, увидит картинку. Потому что каких-либо изображений оттуда в принципе очень мало. И они заставляют задуматься: «Возможно, все эти журналисты не врут в своих репортажах».

«Проблема с тайцами, мьянмайцами и китайцами в том, что ты хрен докопаешься до их внутреннего слоя»

— По какому принципу ты выбирал места на маршруте? Бангладеш, Таиланд, Тибет еще более-менее ассоциируются с чем-то, а Мьянма — практически нет.

— Я всегда выбираю какой-то регион и обрабатываю его. Во-первых, эти страны находятся рядом друг с другом. Во-вторых, они относятся к буддистской культуре.

— Почему здесь оказалась малоизвестная Мьянма?

— Я давно хотел поехать. Это — терра инкогнита, о которой ты ничего не знаешь. Еще десять лет назад она была абсолютно закрытой территорией, на которой правила военная хунта. Последние восемь-девять лет страна стала открываться. Но, как сказал мне один русский, который давно там живет: «Здесь нечего делать. Восемь лет назад было интересно, сейчас — скучно».

Его слова оказались пророческими. Почему-то было очень скучно. Страна прикольная, но в целом регион очень спокойный, наверное, в силу буддистской культуры. Там все такое аккуратное, люди очень сдержанные.

В Пакистане, Иране, Бангладеш тебя все зовут в гости. А тут каждый сам по себе, у каждого свои дела. Даже если местные никогда не видели иностранца, с тобой все равно никто не заговорит.

Но ведь в фильме тебе нужно показать эмоции, вытащить их из людей, в там — только спокойствие. Из-за этого было сложно. Хотя Мьянма — это вроде страна, в которой куча военных конфликтов и сепаратистов вдоль всех границ. Но туда не попадешь — военные не пускают, а во всех остальных местах тишина и спокойствие.

Но я поездил по разным деревням, нашел исчезающие народности, женщин с татуированными лицами. Там много интересных вещей, но они становятся привычными. Чем больше бываешь в таких местах, тем меньше удивляешься. Условно говоря, четыре года назад я впервые приехал в Бангладеш, вышел на улицу и просто охренел: боже мой, неужели такое существует! А сейчас приехал, посмотрел по сторонам и подумал: ничего нового.

Хотя, на самом деле, Мьянма классная, я всем советую туда ехать. Вместо Индии, например. Потому что в Индии все чересчур, а в Мьянме — колоритно, но в меру, и люди очень приятные.

— То, что страна и люди спокойные, могло оказаться только первым впечатлением. А если всколупнуть?

— Проблема с тайцами, мьянмайцами и китайцами в том, что ты хрен докопаешься до их внутреннего слоя. Славян, например, всколупнуть легко, главное, нужную кнопочку нажать. А тут ничего подобного.

— О Таиланде существует масса стереотипов. Каким его увидел ты?

— Тоже скучным. (Смеется.) Моя задача — показать жизнь, очень отличную от нашей реальности. А в Таиланде она уже очень стандартная. Там все нормально, выглядит, как везде, уровень жизни тоже средний. Ничего особенного. Остались интересные темы про тайский буддизм, но он тоже стал традицией на автомате. То есть внешняя атрибутика осталась, но смысл она во многом потеряла. Буддизм в Тибете — это образ жизни, буддизм в Таиланде — это как у нас красить яйца на Пасху. Чуть больше, конечно, но впечатление сложилось примерно такое.

Но все равно будет много интересного. Например, серия про трансгендеров. Не про проституцию и всю эту фигню, а про то, как они строят семьи с иностранцами. Реально семьи. Это тот угол, под которым на них еще не смотрели.

Вообще, про Таиланд будет три эпизода: про трансгендеров, буддизм и еду, жизнь эмигрантов. Чтобы снять последнюю историю, я пытался проникнуть в лагерь мьянмайских беженцев.

— Пытался — значит не проник?

— Да, но это не было фиаско. Там классно все получилось и развернулось в интересную сторону. Я, может, и говорю, что скучно, но будет интересно, не переживай.

Про Бангладеш будет всего один эпизод, к сожалению. Там я был во второй раз. В первый мне так понравилось, что подумал: «Вот сейчас наснимаю!»

Но это была последняя страна в маршруте, я был уже сильно уставший и вымотанный. Еще у меня украли телефон, накрылись все контакты и договоренности. Короче, Бангладеш стал провалом. Одна серия снята, и она будет очень веселой. Но хотелось больше и глубже, потому что Бангладеш — клевое место, куда я тоже советую ехать вместо Индии.

— Ты как-то писал в Instagram: «Я еще в процессе съемок, и тут мясцо». Где было самое мясцо в поездке?

— В разных местах. Когда ездил в лагерь беженцев, было мясцо. В Тибете в принципе сплошное мясцо. Тропа смерти — мясцо. Татуированные лица женщин — мясцо. Если подумать, то многие сюжеты тянут на на это звание. А вот фарша, который бы будоражил кровь, как в прошлом сезоне, не было.

Тибет — то место, куда хочется вернуться сильнее всего. Там абсолютно другой мир, другая планета. И пока она существует, видимо, нужно туда ехать. Посидеть на улице, посмотреть на прохожих, ощутить себя на стыке Средневековья и 21 века.

Там очень мало людей, а тех, с кем ты можешь построить нормальную коммуникацию, еще меньше. Но они очень крутые. Смотрят на тебя, как на инопланетянина, и ты на них точно так же в ответ.

Тибетцы — люди как будто из Средневековья. Я смотрел черно-белые документальные кадры о Тибете, снятые в первой половине 20 века. Тогда он еще был суперзакрытым регионом, куда вообще никого не пускали. И вот если сейчас покрасить мое видео в черно-белый, все будет точно так же.

Ты идешь по большому городу и видишь кочевников — в традиционной одежде, в шкурах, невероятных шапках, с косичками. Лица у них очень красивые. Обветренные, загорелые, волевые. Внешне это выглядит как хорошо сохранившаяся культура. Хотя, конечно, это не так — все катится в тартарары из-за китайцев.

Туда переселилось огромное количество китайцев, они начали строить инфраструктуру. Экономически Тибет очень круто развивается. Но в культуре они сильно давят, стремятся ассимилировать эту территорию, чтобы Тибет раз и навсегда стал частью Китая.

Я был в Тибете четыре года назад, и все было менее развитым, нетронутым. Сейчас там выросли какие-то мегаполисы. Внезапно.

Но природа там клевая, она позволяет ощутить себя малюсеньким атомом во Вселенной. Там все настолько масштабно и пусто. Очень низкое голубое небо без единого облачка, и ты один под ним. И думаешь: «Как чудесно!»

«На новогодние праздники хотел поехать в Египет на „все включено“»

— Ты редко делишься инфой в соцсеточках. Тебе действительно не о чем рассказать или ты сохраняешь вокруг себя «загадачнасць»?

— На это нужно тратить время, а мне некогда. Ты либо снимаешь сериал, либо его монтируешь. Другого не дано. Надо заниматься соцсетками, я стараюсь что-то постить, но времени хватает не всегда. Это же не просто написать «тра-ля-ля». Нужно, чтобы было содержательно, а это отбирает ресурсы. Да и не хочется спойлерить ни во время съемок, ни во время монтажа.

— А нет дикой усталости? Ты два с половиной месяца был в путешествии, месяц на отдышаться — и опять ушел в работу.

— Е-е-есть. Очень хочется съездить в отпуск, как бы смешно это ни звучало. На новогодние праздники я очень хотел в Египет, на «все включено». Мы долго выбирали в отель, но почитали отзывы людей и не смогли найти ничего вменяемого.

— Когда ты последний раз был в отпуске?

— Когда еще работал в офисе. А нет, вру. Во время учебы в Штатах месяц новогодних каникул я провел в Мексике.

— Куда ты впервые поехал в отпуск за свои деньги?

— В Чехию. Работал летом на реставрации театра оперы и балета в Минске, заработал и поехал в Прагу.

— На автобусе, нет?

— На автобусе! Денег было мало, поэтому всю неделю я питался пивом.

— Раньше ты работал рекламщиком. Какой была твоя жизнь до того, как ты начал снимать свои псевдодокументалки?

— Такой и была. Я ходил в офис рекламного агентства и делал креатив для всего: от сварочных аппаратов до машин Audi. Так я проработал три с половиной года.

— Для чего тебе понадобилось менять свою жизнь настолько радикально?

— Мне просто захотелось другой работы, потому что делать одно и то же надоело. Казалось: нужно найти что-то около, но другое. Но все пошло иначе. Хотя я до сих пор занимаюсь фрилансом, никуда от этого не делся. В путешествиях отключаюсь, а когда приезжаю, много работаю еще и в рекламе.

— Когда ты задумывал «Хочу домой», на какую аудиторию ориентировался?

— Ни на какую. Я просто делал то, что мне нравилось. Аудитория получилась такой, какой и должна была быть: мужчины от 18 до 35 лет.

— А когда ты понял, что миллионы просмотров обеспечивают дети, а не мужчины от 18 до 35 лет? И как ты с этим научился жить?

— Я только учусь с этим жить. Миллион просмотров могут обеспечить и взрослые люди. Просто их нужно где-то выцепить. Это все делается нудно, долго и непонятно как, если честно. Как сделать, чтобы это работало всегда? Вопрос, на который у меня до сих пор нет ответа. Школьники навалились только на серию про **** [ужас] на Кубе. Зачем им все остальные сложные социальные истории? Это нецелевка.

— У тебя есть любимая серия?

— Е-е-есть. Первая серия про Гаити. И про растоманов. Она ужасно скучная, но там такие душевные ребята.

— Почему про Гаити?

— Потому что это самое невероятное переживание в моей жизни. Там все было очень страшно, и каждый день нужно было переступать через собственный страх.

Плюс зацепили моменты, когда ты, например, находишь посреди трущоб студию и записываешь рэп с местными пацанами. Это все настолько невероятно!

Мне очень не понравилось и одновременно понравилось это место. Там отвратительно, там действительно нечего делать, туда не стоит ехать никому и никогда. Но из-за этого оно интересное. Прям вообще!

— В каких местах тебе было о-о-очень страшно?

— Там, на Гаити, и было. Каждое утро я просыпался и просто не мог заставить себя выйти на улицу. Это была первая абсолютно «черная» страна в моем опыте. Я не понимал ни мимики, ни жестов местных. Все кричали на меня, обращали внимание. Стоило достать камеру — останавливались даже водители авто. Чтобы поорать. Город выглядел так, будто там еще вчера была война. Плюс где-то бэке у меня висела информация, что, если выйти на улицу, тебя сразу зарежут мачете. Это определяло восприятие реальности.

— В какой момент твой мозг перестал удивляться всему этому? Например, как человек обмакивает палец в лужу и чистит им зубы.

— Со временем проходит само по себе. Это прикольно для кадра, но меня уже не цепляет. Я бы не удивился, наверное, даже если бы кто-то обмазал палец коровьим дерьмом и почистил им зубы. Ты просто привыкаешь. It’s ok. Человек может стать толерантным к любым проявлениям.

— Наверняка была куча моментов, клевых для сюжета, но возможности снять их не было. Ты себя за это бичевал?

— Да, было много сочных штук, которые упустил. Но это самобичевание длится максимум три секунды — и все. Я стараюсь не быть человеком, который жалеет себя. Лучше иди и сними что-то лучше. Зато я периодически сравниваю себя с другими. Это, мне кажется, главная проблема эпохи соцсетей.

— С кем ты себя сравниваешь?

— Со всеми. С людьми, у которых есть карьеры. Или с успешными блогерами. Через экран смартфона тебе кажется, что они молодцы, а о себе думаешь, что ты говно. Хотя понимаешь, что это бред собачий. Но деться некуда, только если выключить смартфон и никогда больше его не включать.

— Бывают сожаления: «Я мог бы строить свою карьеру, но свернул куда-то не туда»?

— Сожалений — нет, но мысли: может быть, я ******* [потратил] столько времени не на то — бывают. Но сейчас поздно разруливать, все потеряно. Хотя это тоже бред, и нужно быстро пресекать такие мысли, пока они не начали множиться. Нужно действовать, а не думать.

«Так всегда в Беларуси: пока в России не скажут, что ты молодец, ты не молодец»

— Когда-то TUT.BY предлагал тебе снять серию про Минск. Ты отказался, потому что это неформат: ты снимаешь про непонятные тебе культуры. А белорусская культура тебе понятна до конца?

— Не думаю, что до конца. Ведь я живу в своей, какой-то особенной Беларуси. Она удобная, уютная, хорошая. В моей Беларуси все нормально. На самом деле, поле для исследования большое, но я не знаю пока, как это сделать круто, поэтому не берусь.

— Как бы ты кратко определил: Беларусь — это что и о чем?

— Если бы я был путешественником-иностранцем, Беларусь показалась бы мне страной покоя, усредненности, как в Мьянме, только с сильным эффектом стерильности. В эмоциях, внешнем виде, событиях. Но всколупнуть этот слой иностранцу будет не очень сложно. Можно прийти вот в такое кафе, выпить водки с йогуртом и сразу многое узнать о белорусской жизни. И отдаться на волю случая.

— Тебе всегда было легко знакомиться с незнакомцами?

— Очень сложно. Я стеснительный в этом плане. Но знакомиться с иностранцем, когда у тебя в руках камера, легче. Подойти и начать small talk — это нереально для меня. А тут у тебя задача, ты знаешь, что хочешь спросить, о чем поговорить. Тем более, для иностранца ты тоже какой-то аттракцион.

— Откуда тебе за время проекта не хотелось возвращаться?

— Из Варанаси. И из Тибета не хотелось бы уезжать, если бы не холод. Там физически невозможно находиться. Высота 4000 метров и отсутствие отопления. В помещениях холоднее, чем на улице. Снаружи можно хотя бы словить солнце, а в помещении ты не можешь сделать ничего, даже сесть за комп и поработать, потому что хочется просто спрятаться под тремя одеялами и греться.

— А как местные тогда это делают?

— Я не знаю. Привыкли. Сели к печке, погрелись, выпили чай — и все. Как люди живут в палатках, я вообще не знаю. Если поехать туда летом, кайфануть можно. Покой, природа, приятные люди, все удивляет.

— Недавно российский National Geographic признал тебя лучшим трэвел-блогером. Это для тебя что-то значит?

— Это просто бесплатный пиар, который ничего большего не дает. Кроме статуэтки из стеклопластика.

Но это сработало, какие-то СМИ начали писать мне. Так ведь всегда в Беларуси: пока в России не скажут, что ты молодец, ты не молодец. Даже с белорусского телевидения начали звонить: «Леонид, а давайте пообщаемся».

В Беларуси у меня очень маленькая аудитория — всего четыре процента. Если видео набирает миллион просмотров, в нашей стране его смотрят всего 40 тысяч раз. Ты просто живешь в этом информационном пузыре, и тебе кажется, что все всё знают. На самом деле — нет.

Основная аудитория живет в России. Украинцев примерно столько же, сколько и белорусов. Ну, и все остальные.

— В какой момент ты начал зарабатывать на этой истории?

— Со второго сезона. В первое путешествие я отправился за свои. Ехал отдыхать и параллельно снимать. Тогда это не воспринималось, как работа. У меня был небольшой бюджет, чтобы отдохнуть, и параллельно я поработал. Экономил сильно. Около 500 долларов в месяц тратил на перемещения, визы, еду, проживание. За четыре месяца ушло около двух тысяч.

Сейчас мой бюджет — тысяча в месяц. Уровень жизни получается примерно тот же, просто ты уже не так паришься над экономией. Можешь чуть подороже поесть или снять комнату. Она все равно будет отвратительная, но с чуть меньшим количеством тараканов.

— Хотелось бы тебе масштабировать свой проект?

— Я не знаю. (Вздыхает.) Мне и так тяжело. Конечно, было бы круто, если бы сформировалась команда, и другие люди делали бы за меня большую часть работы. А я бы такой ездил и снимал. Или просто был бы лицом проекта. Попробовать интересно. Возможно, получится уже совсем другая история. В принципе, весь этот проект — азартная игра, в которой я проверяю, насколько далеко смогу зайти. Нет цели или планки, сколько просмотров мне нужно набрать или сколько денег заработать. И, наверное, это неправильно.

— Какие регионы тебе еще интересны?

— В Африку хочу. Очень страшно, но надо.

— В ЦАР поехал бы?

— Нет. Из списка сразу вычеркиваются места, в которых идет война.

Африка интересна тем, что про нее мы действительно ничего не знаем. Там люди живут абсолютно по-другому. Взять тот же Египет. Его будут смотреть, потому что вроде как есть какие-то представления о Египте, но на самом деле никто о нем ничего не знает.

Это суперинтересно. Как живут люди в Бенине? Никто не знает этого названия, а вуду, например, появилось именно там. Но практика показывает, что люди не смотрят ролики, о которых они ничего не знают, поэтому, возможно, туда не стоит ехать. Лучше в Египет, Марокко и ЮАР. Такая вот жизнь.

Теги: Минск