Сказал ли белорусский президент об отношениях с Европой что-то новое?

На протяжении двух дней подряд, 8 и 9 мая, Александр Лукашенко в своих выступлениях затрагивал вопросы внешней политики, акцентируя внимание на давлении на Беларусь из вне.

 Но было ли сказано в послании белорусскому народу и парламенту, а также в выступлении по поводу Дня Победы что-то новое, способное повлиять на развитие отношений с Европой или с Россией, придать дополнительный импульс сотрудничеству с государствами-соседями?

Об этом «Ежедневник» поинтересовался у руководителя аналитических проектов информационной компании БелаПАН, политолога Александра Класковского.

- В послании к народу и парламенту была продемонстрирована удивительная скупость высказываний относительно взаимоотношений с Европой и Россией. Даже про Китай было больше сказано, чем про эти два вектора. Хотя именно они являются основополагающими. И я думаю, что такая скупость высказываний, да и сам перенос даты этого послания, свидетельствуют о неуверенности белорусского руководства. Ведь у Беларуси сейчас достаточно неопределенные отношения и с Европой, и с Россией. Перенос обращения можно было объяснить выжиданием прояснения ситуации. Но она мало прояснилась. Освобождения двоих политзаключенных оказалось мало для того, чтобы Европа начала делать широкие жесты. В Москве же Путин также занят своими текущими делами. Поэтому осторожность в высказываниях обусловлена туманностью относительно дальнейших собственных действий. В результате звучат фразы о необходимости диалога с Европой. Но, конечно, для белорусского руководства он нужен не для того, чтобы перенимать стандарты демократии, хотя в послании прозвучала фраза о готовности им учиться. Беларуси нужны западные деньги и свобода геополитического маневра именно потому, что в ближайшее время возможно усиление прессинга со стороны Москвы. Поэтому мысли о диалоге озвучиваются. Но они перемежаются с ритуальными боевыми стойками и заявлениями, что нас не согнуть, не сломить и не наклонить.

- Насколько оправдано говорить о диалоге с Западом, не упоминая про диалог с белорусской оппозицией и гражданским обществом?

- Если белорусская власть, скрипя сердцем, может идти на диалог с Западом, то оппозицию она просто в упор не замечает и не желает считаться, как с реальным игроком на политической арене. И заметно даже, что когда Лукашенко начинает говорить об оппозиции, он начинает это делать весьма эмоционально, резко, ему изменяет выдержка. И хотя Брюссель и Вашингтон постоянно твердят о необходимости диалога с оппозицией, то, думаю, самое большее, на что белорусские власти смогут пойти – это на имитацию такого процесса.

С другой стороны, когда Александр Лукашенко говорит о слабой оппозиции, он в значительной степени прав. Сегодня оппозиция, действительно, слаба и разрозненна. И если задать вопрос, с кем там вести диалог, выясняется, что оппозиция даже между собой не может договориться.

Вместе с тем, Лукашенко в своем послании заявлял, что партии карликовые, ни кто их не знает. Но он, сказав «а», не сказал «б». Ведь состояние, в котором сейчас находятся партии – это результат прессинга, результат того, что их 18 лет целенаправленно загоняли в андеграунд.

- Но все же что-то новое в двух выступлениях прозвучало?

- Я бы речь на День Победы выносил «за скобки». Она не может быть предметом политического анализа. Даже послание во многом ритуально. А выступления, как на День Победы, рассчитаны на ветеранов, людей, для которых привычна советская риторика. И, думаю, всерьез сделанные там заявления не стоит воспринимать. Что же кается послания народу и парламенту, то оно продемонстрировало отсутствие каких-либо свежих идей. Если в предыдущих посланиях власти пытались выдвигать какие-то лозунги, то теперь прозвучал простой набор каких-то дежурных фраз. В результате такая бессодержательность была объяснена тактической, а не стратегической подоплекой обращения.