Роскошь и вольности литовского дворянства часть 1. Пороки и прихоти

Источник материала:

Пару лет назад в одной из предыдущих статей на «ВБ» рассказывалось об имении помещицы Брестского уезда графини Красинской (см: http://virtualbrest.by/news39468.php). Теперь несколько обобщим само понятие «помещик» и посмотрим на жизнь и развлечения (а ничем другим буйная шляхта времен Речи Посполитой и ВКЛ не занималась и не хотела заниматься) богатых вельмож западных земель бывшего ВКЛ.

Начнем с того, что высшее литовское сословие (не путать с этнической Литвой) западных регионов ВКЛ постепенно перенимало у своих польских соседей все пороки и прихоти польского ясновельможного панства. Шляхетские вольности и буйство, гонор и роскошь – всё, чем гордилась и при каждой возможности козыряла ясновельможная шляхта, перешло и коренному дворянству древнерусских земель в составе ВКЛ. Особенно неукротимым стал процесс после Люблинской унии 1569 года и вливания ВКЛ в состав Польши.

Как писал П.О. Бобровский, «с соединением Литвы с Польшей пропала прежняя чистота и простота нравов. Роскошь и излишние расходы, реформы религиозные и гражданские … испортили нравы сперва высшего сословия, а от высшего проча перешла с среднему, к многочисленной шляхте…

… В высшем литовском дворянстве появились неведомые дотоле утончённые потребности в образе жизни, в жилищах, в изысканных нарядах, в прислуге… Управление обширными имениями вельмож требовало множества людей для занятия разных экономических должностей и содержания в аренде фольварков: официалисты, экономы, тиуны, арендаторы толпами переходили из Польши на службу к богатым литовско-русским ополяченным вельможам…».

Выражаясь простым языком, весь абсурд польских шляхетских привилегий плавно перекочевал на наши земли. Теперь самый нищий местный шляхтич Похмелкин из условной деревни Бешеные Тараканы в дырявых штанах с заплаткой на интересном месте и прогнившей соломенной крышей в хате два на два метра, мог горланить о своём равенстве королю или магнату. В Польше любой шляхтич считал себя ровней королю и имел законное право (!) послать монарха куда подальше, вплоть до объявления войны – теперь это же появилось и здесь. И началось: частные армии в две и более тысяч сабель; владения, куда не могла без особого разрешения ступить нога короля; бесконечные войны магнатов друг с другом и с королём, а иногда и всех против всех; священное право «liberum veto», когда ни одно важное постановление на общем Сейме или местных сеймиках не могло быть принято без полного единогласного решения и стоило только пьяному буйному шляхтичу, очнувшись от спячки крикнуть «не позволям!», как всё начиналось сначала; самодурство магнатов и их вассалов, не подчинявшихся абсолютно никому, включая королей; никем и ничем не ограниченная власть в своих владениях. Доходило до откровенного абсурда, когда в условиях фактической иностранной агрессии король объявлял о мобилизации, а на защиту страны никто не являлся. Их магнатские милости были заняты-с более важными делами – кутежом и весельем. Дури было много. Именно в те славные времена среди высшей шляхты сложилась поговорка: «Польша сильна внутренними раздорами». Самое интересное, вельможи действительно полагали, что всё так и должно быть.

Как писал известный мемуарист XIX столетия, выходец из знатного литовского рода Тадеуш (Фаддей – на русский манер) Булгарин, «В Польше искони веков толковали о вольности и равенстве, которыми на деле не пользовался никто, только богатые паны были со­вершенно независимы от всех властей, но это была не воль­ность, а своеволие...».

Всё это было. Ясновельможные весело жили, нескучно. В отличие от своих холопов, прятавшихся куда угодно при каждом набеге шальной конницы очередного феодала. Но вернёмся к нашим баранам, точнее вельможам.

« … Многие вельможи Литовской Руси: Сапеги, Браницкие, Огинские, Острожские и другие имели обширнейшие дворцы, не уступавшие королевскому. У князя Острожского воевода получал 7000 злотых жалования, а двор его состоял из 2000 панят (шляхты); Замойский и Сапега имели пажей, содержали многочисленную шляхту и дворскую гвардию. Князь Яблоновский, владелец Семятич, кроме казаков, содержал драгун и пехоту, набранную из иностранцев, состоявшую из 800 человек.

Станислав Август Понятовский

Сапеги, Огинские и другие вельможи всегда имели при дворе не менее сотни солдат; не было ни одного епископа, ни одного сенатора, исключая совершенно бедных, у которых не состояло бы на службе несколько драгун или улан. На дворовых солдат была такая мода, что какой-нибудь помещик, имевший несколько тысяч злотых дохода, не мог выезжать из дома без конвоя».

Словом, личным армиям феодальных магнатов с полным правом мог позавидовать король. Несвижский «сиделец» и самодур князь Кароль Станислав Радзивилл, или просто Пане Коханку (о нём речь пойдёт позднее), содержал свой личный полк. Как писал Игнатий Крашевский, «одной пехоты у князя было пять отрядов по сто пятьдесят человек, несвижская и слуцкая милиция под командованием майора Длужиловского, золотой уланский конный отряд, которым командовал ротмистр Янковский, а также казаки Каминского, драгуны и артиллерия». Слуцкий владелец Богуслав Радзивилл содержал немецкий пехотный полк, князь Казимир Лев Сапега в Браславе имел гарнизон из венгерской пехоты. Примечательно, что вся эта хорошо вооружённая братия была лично зависима от своих кормильцев, готовая выполнить любой чих магната. Кроме того, практически все магнаты имели в своём распоряжении личные остроги, куда могли бросить любого шляхтича рангом пониже. Про холопов и речь не идёт. Спрашивается, зачем этим господам нужна была верховная власть или государство? Они и сами были государством со своей армией, карательным аппаратом, тюрьмами, денежной системой. Да-да, ясновельможные ещё и чеканили монету в своих владениях.

Иван Грозный - гравюра

Даже беглые знатные феодалы из Московского княжества, очутившись в Литве, вмиг осваивали здешние понятия, не отставая от местных вельмож. А некоторые ещё и перещеголяли их. Один из таких случаев описывает самобытный писатель Александр Бушков, с присущим ему ироническим стилем. Дело было во второй половине XVI столетия и касалось беглого князя Андрея Курбского, не поладившего с царём Иваном Грозным и бежавшего в Литву. Как знатный вельможа и природный Рюрикович, получил «в кормление» Кревское староство с деревнями, город Ковель и ещё порядка 28 сёл и городков.

«Так вот, в Польше Курбский вел себя как закоренелый феодал-крепостник, ухитряясь перещеголять тамошних вельможных панов (а это, сразу отмечу, сделать было непросто, поскольку означенные паны-магнаты произвол чинили фантастический и тягаться с ними было трудновато…)

Фокус в том, что предусмотрительный король польский не в «полное и безраздельное владение» дал Курбскому все вышеперечисленные земли, а назначил его не более чем королевским управляющим – разница, согласитесь, такая же, как между понятиями «государь» и «милостивый государь». Но Курбский высокомерно не обращал внимания ни на какие юридические тонкости: князь он или нет?!

Для начала он самовольно присвоил сам себе титул «князя Ковельского». Живет в Ковеле? Живет. Значит, князь!

Звание «старосты Кревского» он опять-таки носил совершенно незаконно – тут уж виноват польский король, опять-таки совершивший беззаконие: по тогдашним литовским законам, старостой, главой «староства» (волости) не мог быть иностранец, Рюрикович он там или кто еще…

Но Курбский, как уже говорилось, плевал на законы. Начал вести себя в Ковельской волости, как полновластный хозяин, который захочет – помилует, а захочет – казнит.

Против чего тут же стало выступать местное население. Потому что состояло не только из крестьян (действительно бесправных), но и из городских жителей (мелких шляхтичей, горожан-мещан, еврейских общин), надежно защищенных как Магдебургским правом, так и королевскими привилегиями. По старой русской боярской привычке всех «кормленщиков» Курбский попытался было ввести «чрезвычайные налоги» – но жители платить не стали, а пошли жаловаться и в городской магистрат, и королевским чиновникам, на что по закону имели полное право…

Обломившись, Курбский принялся рэкетировать ковельских евреев. Когда они платить отказались, он захватил нескольких, велел вырыть во дворе замка яму, налить туда воду, вывалить корзину пиявок и посадить туда евреев – пока не выложат денежки, морды жидовские…

Дело опять-таки пошло в суд, а потом стало предметом разбирательства в Люблинском сейме, то есть областном парламенте. Буйная шляхта в Польше была все же не всесильна. Над своими «хлопами», крестьянским «быдлом», она могла издеваться безнаказанно, но вот свободные люди-горожане свои права знали назубок и отстаивать их умели…

Князя позвали на сейм. Самое трагикомическое, что Курбский, похоже, искренне не понимал, почему на него накинулись. Обложил население незаконными поборами? Так он же местный князь, имеет право! Евреев держит в пруду? Так то ж жиды!

… Так ему и не втолковали, как ни пытались, что в Речи Посполитой существуют писаные законы, что вольные горожане, поляки они или евреи, находятся под охраной этих законов, и никто не имеет права изгаляться над ними так, как это делает Курбский. Князь смотрел на своих оппонентов, как баран на новые ворота, и твердил одно:

– Я же князь! А они кто!?

В конце концов сейм, ничего от князя не добившись, апеллировал к королю. Тот отправил Курбскому два указа: одним прямо запрещал тиранить евреев и прочих горожан, а другим напоминал: все имения князю даны лишь в пожизненное владение, пока он служит короне, а после смерти Курбского они отойдут в казну…».

Кстати, сам князь Курбский, несмотря на все его заскоки и выкрутасы, был прекрасным и храбрым воином, и оставил своё мнение о вельможах Речи Посполитой: «Вельможи знают только пить да есть сладко, пьяные они очень храбры: берут и Москву и Константинополь, и если бы даже на небо забился турок, то и оттуда готовы его снять. А когда лягут на постели между толстыми перинами, то едва к полудню проспятся, встанут чуть живы, с головной болью, забьются в претвёрдые города и, вооружившись, надев доспехи, сядут за стол, за кубки и болтают со своими пьяными бабами, из ворот же городских ни на шаг. А если выступят в поход, то идут издалека за врагами и, походившими дня два или три, возвращаются домой и, что бедные жители успели спасти от татар в лесах, какое-нибудь имение или скот, – всё поедят и последнее разграбят».

Продолжение следует.

По материалам сборника «Материалы для географии и статистики России. Гродненская губерния» (С.-Петербург, 1863), книги А.А. Бушкова «Иван Грозный. Кровавый поэт», публикации Я. Алексейчика «Сто тысяч королей, потерявших два государства».