ГОРОДСКИЕ САДЫ

Яблоки на тротуаре
Стоит изменить одно слово, и эти строчки из песни прозвучат признанием в любви городским садам. А они издревле были в каждом городе. И улицы назывались Садовыми, Бересневыми, Вишневками… 10 октября 1929 года Минский Совет рабочих и солдатских депутатов принял решение № 25 «О введении агроминимума по садоводству и огородничеству», в котором владельцам земельных участков в городе предписывалось пройти агрокурсы, изучить правила посадки деревьев и кустов, содержания огородов, ухода за садами, хранения навоза. Молодая власть пыталась обучить всех и сразу основам агрономии, санитарии, порядка.
До сих пор в усадебном Минске видны результаты тех трудов. Сады и огороды помогали выжить в войну и в послевоенные трудные голодные годы. «У бабушки на Сторожевке было несколько кустов смородины, — вспоминает коренная минчанка Надежда Прищепова. — А я войну провела в эвакуации в детском доме в Мордовии, где научилась делиться всем со всеми и поровну. Потому и приводила окрестную ребятню объедать бабушкину ягоду, которую она, возможно, рассчитывала продать. Но мудрая женщина молчала, понимала, что детям нужны витамины».
Потерявшие в военных бомбежках и пожарах квартиры минчане получали земельные участки для строительства собственных домов. Многие стали владельцами земли по улице Волгоградской и появившихся впоследствии улиц Заслонова, Чайковского, Ватутина…Теперь эти улицы усажены старыми вишнями, которые украшают их весною цветом, летом — ожерельями крупных ягод. «Нам было приказано посадить деревья, предписывалось получить в питомнике тополя. Но к тому времени, когда улица оформилась окончательно, на участках дали молодую поросль вишни. Мы взяли молодые побеги да и высадили вместо тополей. Приезжие часто сравнивают наш район с Киевом. Говорят, там есть плодоносящие вишни прямо на улицах», — вспоминают старожилы…
В районах городской усадебной застройки бушует весною сирень, над плотными заборами вскидывают ветви плодовые деревья, сыплют на тротуар яблоки, сливы, алычу. Сменяются высотками ветхие строения, а на сады не поднимается рука, и остаются во дворах многоэтажек все те же яблони и сливы, вписываются в строй декоративных деревьев, окаймляя тротуары и проезжую часть. И рука даже взрослого горожанина невольно тянется к румяным сочным плодам, не говоря уже о детишках.
Насколько же запретен этот плод, чем вреден, можно ли хоть иногда впиться в него зубами? «Иногда можно, — ответили мне сотрудники Первомайского районного центра гигиены и эпидемиологии Минска. — Сады дышат и потребляют те же городские загрязнители, что и люди. Они не особо радиоактивны, значит, и тяжелых металлов в них не больше, чем во всех других живых организмах. По крайней мере, расположенные в районе лаборатории ни разу не зарегистрировали превышения допустимых норм в тех же яблоках с улицы Волгоградской».
Тем не менее, плодовые деревья остаются в городских дворах только те, что остались от прежних усадебных хозяев. Их облагораживают и берегут, однако деревья недолговечны. И заменяют их декоративными пышноцветущими яблонями с мелкими и по вкусу почти несъедобными плодами, пурпурнолиственными сливами, которые украшают город цветом и необычной расцветкой листвы.
Но если постоянно употреблять выросшие в городе фрукты все же нежелательно, если огороженные высокими заборами яблоньки приносят владельцу сада больше вреда, чем пользы, что же делать с сердцем, которое прикипело к этой красоте, что делать с памятью о тех, кто сажал деревья в день свадьбы, дни рождения детей и просто так, мечтая о счастье? Что делать с улицами, носящими «садовые» имена? В Минске такое название дано целому микрорайону…

Грушевка
Почему рабочий поселок железнодорожников и вагоноремонтников в позапрошлом веке был назван Грушевкой, гадать не приходится. Более чем столетние грушевые деревья и поныне украшают дворы, втрое превосходя по высоте ветхие деревянные домишки.
«В ту далекую пору железнодорожный узел был самым крупным предприятием района, — писал Александр Миронов, мальчишка с соседней, Московской, улицы, впоследствии участник челюскинской арктической эпопеи и известный писатель. — Два пассажирских вокзала, два паровозных и вагонных депо, две сортировочные горки, огромная товарная станция. И больница с поликлиникой свои, и две свои школы, и даже церкви были свои…».
Ввод в строй в 70-х годах девятнадцатого века двух, Московско-Брестской и Либаво-Роменской, железных дорог повлек за собой строительство депо и вагоноремонтных мастерских, за «спиной» которых в урочище Грушевка начал разрастаться поселок для рабочих. Дома там были преимущественно двухквартирными, иногда с флигелями. Воздвигались они из дерева на каменных фундаментах. Их можно и не описывать подробно, а поехать на место и в Грушевском и 3-м Железнодорожном переулках, на улицах Разинской и Хмелевского найти в первозданном виде: с резными ставнями, окруженные палисадниками с неизменной вековой грушей в саду.
Кроме пары-тройки облицованных кирпичом домиков да особняка — резиденции посольства ФРГ — на Грушевке не сыщешь роскошных строений. Потому сноса жители ждут с нетерпением и не испытывают сентиментальной жалости к своим устаревшим жилищам. Иное дело к деревьям. Владелица 90-летнего домика на улице Грушевской, имеющего изнутри, благодаря таланту молодого хозяйского сына, весьма современный и более чем благопристойный вид, в случае сноса не печалится ни о доме, ни о мощеном красивом дворике, ни об огородике, полыхающем по весне сотнями тюльпанов, роз, настурций. А вот к столетней груше с радостью пригласила бы селекционеров: пусть бы сохранили старинный сорт с его неповторимым вкусом и завидной жизнестойкостью.
Даже в старых, уже покинутых двориках Грушевки чувствуются отголоски уже упомянутого решения городских солдатских и рабочих депутатов: ровные ряды кустарников, здоровые, несмотря на возраст, деревья. А тополя вдоль улиц удивляют своей необхватностью.
В тридцатых годах прошлого века здесь выросло многоэтажное здание средней школы №3. Оно и теперь возвышается над округой. Просторная, светлая школа может не только соревноваться с современными своими «коллегами», но и выиграть по многим позициям. Ее, словно орден, украшает мемориальная доска с сообщением, что здесь с 1936 по 1940 год учился Герой Советского Союза Казимир Шабан. Участник Курской битвы, Корсунь-Шевченковской и Львовско-Сандомирской операций, воевавший в небе Румынии, Венгрии, Чехословакии, летчик-штурмовик после войны стал испытателем и погиб в июле 1945 года.
В бесшабашных компаниях грушевских мальчишек, подразделявшихся на «хулиганов» и «голубятников», выросли академик Евгений Бабосов, доктор физико-математических наук профессор Александр Крушевский, певица залуженная артистка Беларуси Тамара Раевская, режиссер телевидения Валерий Жигалко…
Крушевские помнят и свой дом на углу улиц Щорса и Папанина, и то, как немцы в 43-м году их выселяли оттуда, чтобы превратить здание в казарму, и свое возвращение летом 44-го в прежнюю квартиру. «Район после войны был опасный, — вспоминал пару лет назад Александр Евгеньевич. — На улице Декабристов жили железнодорожники, хлопцы отчаянные и сильные. А мы, на Папанина, — большей частью «студенты-интеллигенты», но нас они не только не обижали, даже опекали по-землячески».
«Студентами-интеллигентами» становились и представители пролетарского клана. В маленьком переулке Автодоровском росли ныне известный белорусский поэт Анатолий Аврутин и живущий в России писатель Иван Собило. Имея деда — железнодорожного грузчика, отца — инженера депо, Анатолий Юрьевич Аврутин начинал трудовую биографию слесарем-инструментальщиком в том же депо. И подсчитал, что общий рабочий стаж их семьи на железной дороге превышает сто пятьдесят лет. И все они связаны с зеленой, богатой садами, сельско-городской Грушевкой.
На территории Московского района, в том числе и на Грушевке, планируются не просто новые микрорайоны, а деловой бизнес-центр, кварталы высотных зданий, спроектированные московскими архитекторами, дорожные развязки, станции метро, спортивные сооружения. Жители поселка понимают, что большинству из них придется переселиться в другие районы Минска. Но почти каждый надеется, что память о зеленой Грушевке будет сохранена. «Я бы насадила молодой грушевый сад, — мечтательно протянула девочка из стайки школьниц, — пусть бы был как сквер с правом свободного входа. Чтобы каждый любовался его цветением». «А осенью груши пусть на голову валятся, — засмеялись более скептичные подруги, — или на базар собирать будем? «Лучше уж памятник груше, пусть Жбанов сделает!» — предложил кто-то.
«Давно пора и найти применение водонапорной башне, — предложил пожилой крепкий мужик. — Она наша, железнодорожная, очень красивая. А главной улицей Грушевки всегда была железная дорога».
«Коль мы построили очень удачное здание Национальной библиотеки, то его авторам нетрудно будет спроектировать офисное здание в виде огромной груши, — предложил мне коллега, коренной минчанин. — К той же библиотеке приделать еще «хвостик» и — пожалуйста! И если символ Нью-Йорка — большое яблоко, то Большая Груша ничуть не хуже».
«Груша, конечно, хорошо, — согласился поэт Анатолий Аврутин, — но центральным персонажем скульптурных памятников, если они будут, должен стать железнодорожник, пусть и с картузом, наполненным этими плодами. А вообще-то, я уверен, что название «Грушевка» сохранится в названии станции метрополитена, останется в имени улицы нового района. Согласен, что непременно должна возродиться водонапорная башня возле поворотного круга локомотивов. Поворотный круг — символ нашего поселка, как поворот судьбы, как спираль истории. Но и груша, давшая название рабочему поселку, — тоже символ, и от него отказаться нельзя».
Уверена, с жителями минской Грушевки солидарны единомышленники из гродненского Вишневца, гомельского микрорайона Кленки, патриоты слуцкой бэры. Ведь все эти названия — часть нашей истории, нашей памяти.