Главный государственный праздник Белоруссия отмечает на площадях и в тюрьмах

Источник материала: Московские новости

В воскресенье, 3 июля, Белоруссия отметит День независимости. Немного поблуждав по постсоветскому календарю, этот праздник в поисках национального согласия остановился на дате, безусловно, значимой для всех белорусов — дне освобождения Минска от фашистов в 1944 году. Но от выбора приемлемой даты согласия в обществе не стало больше. Слишком по-своему понимают независимость Белоруссии различные общественные силы. Власть в поисках виновников своих проблем с постоянством флюгера указывает то на Европу, то на Америку, то на Россию. Ей хотелось бы независимости от политических договоренностей, союзнических обязательств и социальных обещаний. Оппозиция же видит счастье родины в ее независимости от нынешней власти.

Вот такой расклад перед праздником. И хотя с момента последних президентских выборов прошло уже полгода, никакого успокоения в обществе не случилось. Более того, ситуация в Белоруссии накаляется день ото дня. 29 июня за три часа до очередной «революции через социальные сети» белорусская оппозиция объявила о подписании совместной платформы. Главная ее задача на сегодня — освобождение всех политзаключенных и участие в парламентских выборах. Лидер гражданской кампании «Говори правду», кандидат в президенты Белоруссии Владимир Некляев на пресс-конференцию оппозиционных сил не пришел. Отсрочка вынесенного ему двухлетнего приговора заставляет оппозиционного лидера соблюдать определенные правила. Но свои мысли накануне Дня независимости Белоруссии Владимир НЕКЛЯЕВ изложил в статье для «Московских новостей».

Владимир Некляев

Странное дело, превратившись в день президентских выборов из кандидата в президенты в арестанта, за решеткой я редко думал о политике. Чаще о вере, искусстве, литературе — о пространстве, из которого я пришел в политику. О культуре, о тех институтах, интерес которых не избиратель и не электорат, но человек, люди. О том, что с ним, человеком, с нами, людьми, будет в том будущем, за которое мы боремся, если на его горизонтах культура — исчезающая натура.

Идиллические ожидания, возникавшие в нашем воображении на подступах и переходах к новому тысячелетию, в котором человечество должно было бы стать гуманнее и мудрее, не оправдались. Оказалось, человечество все еще не наелось человечины.

Цивилизация противостоит культуре, и это противостояние вопреки всем нашим ожиданиям и пожеланиям ужесточается. Именно оно представляется мне наибольшей коллизией наступившего ХХІ века. Большей, чем война за ресурсы, дающая победителю шанс на выживание. Ибо, победив культуру, для чего выживать?

Победив культуру, человечество победит самое себя. И оно упрямо самое себя побеждает. Цивилизованно обреченное на то, чтобы жить не ввысь, где небеса, а вниз, где унитаз. И быть смытым временем — точно так, как смывается все, что в унитазе. Пусть даже в золотом.

Раньше многих, уже в недалеком будущем, неоткрытым и непознанным материком уникальной культуры может погрузиться в глубины истории Беларусь. Вместе с ее аборигенами, так и не ставшими белорусами.

По каким причинам? Из-за экспансий с Запада и Востока, не позволявших тем, кто самих себя называл тутэйшымі, самоопределиться и стать нацией? Да, это существенная причина. Внешняя. Но есть еще и причина внутренняя. Рабская, холопская, подобострастная. Уничижающаяся перед любой властью.

И еще причина — сама власть, не помнящая родства. Власть случайная, без корней. Власть не ради чего-то или кого-то, страны или человека, а власть ради власти.

Я дружил когда-то с Александром Кищенко, блистательным художником. Под конец жизни он создал необозримых размеров гобелен с портретами выдающихся представителей человечества, «Гобелен века». Как очевидец процесса сотворения гобелена я восхищался и качеством работы, и масштабами трудов.

Когда гобелен был почти готов, портреты размещены снизу доверху, на нем оставалось незанятое место в самом верху, где должен был появиться как вершина всего лик Бога. Кищенко спросил у меня, кто там, рядом с Богом, должен, по-моему, находиться? Я не сумел ответить. Не смог представить, кто из людей — пусть даже на гобелене — может соседствовать с Господом.

На презентации своего уникального творения Александр Кищенко показывал Александру Лукашенко место, где тот как самый выдающийся представитель человечества в данный момент находится: в самом верху «Гобелена века». По соседству с Господом. Даже чуть выше.

И это сделал настоящий художник. Настолько настоящий, что можно было бы предположить, что портрет Лукашенко, размещенный на гобелене выше лика Бога, — это скрытая форма открытого издевательства. Ухищренная демонстрация противостояния художника и власти. Такое можно было бы предположить, если бы это было так.

Точно так же можно было бы предположить, что писатели, согласившиеся на открытое сотрудничество с нынешним белорусским политическим режимом, учредившие в противовес нелояльному по отношению к власти, вражескому Союзу белорусских писателей лояльный, дружественный власти Союз писателей Беларуси, сделали это, исповедуя свободу выбора. Можно было бы предположить, если бы это было так.

Подобную писательско-государственную организацию белорусская власть пыталась создать еще в 1998 году. «Тех, кто с нами, кормим. Те, кто не с нами, кормятся сами». В то время я был председателем Союза писателей и попытался убедить Лукашенко, что он не заполучит в кормушку ни одного приличного белорусского литератора. Его это ничуть не смутило. «А зачем мне значительные и приличные, если у меня будет организация?»

Организация в его понимании, а понимание у него советское, иных пониманий нет, — это некое количество неразличимых членов, которые за не очень большие подачки будут любить-обожать власть. Поскольку власть эта такая же, как они. Плоть от плоти. И на очередной раздаче подачек свою подачку получает будто бы журналист, а на деле профессиональный сексот, скабрезно издевавшийся над Василем Быковым, Алесем Адамовичем, глумившийся над всеми, кто титанически пытался возродить дух народа. И каким нужно обладать цинизмом, чтобы подачку, выданную властью, назвать премией «За духовное возрождение»?

Разве не плоть от плоти?

У Виктора Ерофеева есть дневниковые записи о его недолгом пребывании в Минске, за которые многие белорусские писатели на Ерофеева в обиде. Например, обижаются, что он пишет об услышанном им в Минске мерзком говоре. Но ведь пишет он это не о белорусском языке (где он на улицах Минска мог его услышать?), а как раз о языке вроде бы русском в белорусском исполнении. И ведущим исполнителем здесь является не кто иной, как вечно вещающий Александр Лукашенко, вроде бы русская речь которого просто чудовищна. Он словно бы нанят для разрушения культуры речи, с чего и начинается разрушение культуры вообще.

О дружбе с великим, но все меньше (к сожалению) русским народом и все меньше (к сожалению) русским языком мне в отличие от Лукашенко заявлять ни к чему. Но национальность не запись в паспорте и не кровь в жилах, а именно язык, культура и история, которые принадлежат тебе и которым ты принадлежишь. Поэтому я белорусский поэт, поэтому пишу по-белорусски. А Лукашенко заявляет, что белорусский язык ему ни к чему, да и никому этот язык не нужен, поскольку нельзя на нем высказать ничего великого.

Во-первых, смотря кому: некоторым и на великом русском языке не удавалось сказать ничего, кроме глупостей. Во-вторых, в какой еще стране президент, столь уничижительно высказавшийся о национальной святыне, продержался бы у власти хотя бы день? А слуги Лукашенко, угождая ему, еще и национальный флаг на клочки разодрали, разобрав те клочки на сувениры…

Маргинальной власти наплевать на святыни. Ей не нужна культура, ей поперек настоящее творчество, которого она не понимает и которое (она это чувствует) самим своим существованием против нее. Потому что оно упражнения в свободе.

Мы все еще дискутируем о том, в каком обществе мы живем. Диктатура ли у нас, тоталитаризм, авторитарная власть? Я знаю одно: если в обществе присутствует противостояние художника и власти, значит, общество не свободно. Потому что свободе художник не мешает. Свобода с художником насмерть не борется. А эта власть пыталась меня убить.