Что чувствуют разлученные дети и родители и почему изъятие не помогает в борьбе с неблагополучием

Источник материала:

Очередная история о детях, оказавшихся в СОП, закончилась оптимистичным заявлением о том, что дети из семьи изъяты и помещены в приют, а их родителям за 6 месяцев нужно доказать свою пригодность к воспитанию детей. Кто-то в этом месте с облегчением вздохнул: детишек спасли от нерадивых родителей, уж в приюте-то им безопасно и ничто не угрожает. Между тем изъятие или, на языке Кодекса о браке и семье, — отобрание детей, их разлучение с родителями нередко оказывается совершенно не эффективным способом налаживания детско-родительских отношений, считает Наталья Поспелова.

Наталья Поспелова — специалист по семейному неблагополучию и устройству детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. 28 лет работала в органах охраны детства Беларуси, из них 12 — в Национальном центре усыновления. Автор более 100 методических и публицистических работ по проблемам социального сиротства и семейного неблагополучия. Одна из основателей республиканского портала по поиску семей для детей-сирот www.dadomu.by и единственного в СНГ ежемесячного издания для замещающих родителей и специалистов органов опеки и попечительства — газеты «Домой!». Референт Белорусского общественного объединения замещающих семей «С надеждой». Профессиональная специализация: альтернативные формы жизнеустройства детей-сирот; споры родителей о воспитании детей; сопровождение семей, желающих принять или уже принявших детей-сирот на воспитание.

E-mail автора: nastapos@mail.ru.

О том, что чувствуют дети, разлученные со своими родителями, написано сотни книг и еще больше снято пронзительных кинофильмов. Для ребенка потеря родителей — самое страшное и тяжелое событие, которое только может с ним произойти. Но когда разлучение обосновывается высокими целями — как-то не принято замечать его катастрофических последствий. Ведь цель вроде оправдывает средства.
Разлучение с родителями переживается детьми практически как их смерть. Даже если разлучение — временное, даже если есть шанс на возвращение в родную семью…

Однако переживания детей сложно заметить. Отсюда стереотипы о том, что изъятые и помещенные в приюты дети «не помнят ничего и не понимают, т. к. маленькие», или «им все равно», или «раз к ним так плохо относились родители, значит, они скоро их забудут». Это все не более чем заблуждения.

В силу возраста у детей практически отсутствует способность защититься и переработать тяжелые чувства от утраты самых близких людей. Поэтому чаще всего дети выбирают самую доступную стратегию поведения при встрече с тяжелыми жизненными обстоятельствами: они стараются не думать о том, что произошло. И вот уже буквально на второй день после изъятия из семьи некоторые ребята с интересом делают аппликации, играют, поют и готовятся к очередному празднику. Отсюда ноги растут у представлений из разряда «им совершенно не больно», «им комфортно в новых условиях, и надо было еще раньше изъять этих детей из неблагополучных семей».

Чем младше ребенок, тем более глобальные разрушительные последствия для его психики несет с собой разлучение с родителями. Потому что нет возможности объяснить ребенку ситуацию, смягчить ее радужными перспективами скорого возвращения в семью, заверить в том, что родители обязательно придут за ним.

В одном учебнике по социальной работе есть иллюстрация: возмущенная толпа линчует социального специалиста. К одной и той же картинке — две подписи. Первая: люди возмущены тем, что специалист отобрал детей у родителей. Вторая: люди негодуют, почему специалист не отобрал детей у родителей.

Осознавая и принимая весь груз ответственности за принятое решение, в зарубежных практиках работы с семейным неблагополучием к отобранию детей у родителей прибегают в единственном случае: при непосредственной, явной (не мнимой и не кажущейся) угрозе жизни детей, исходящей от родителей, их действий или бездействия. В иных случаях с семьей работают, не прибегая к отобранию.

Тонкая грань, не так ли? Еле уловимая, на самом деле. Для того, чтобы ее чувствовать и принимать своевременные решения, социальные специалисты долго учатся и еще дольше — практикуются. Эти специалисты не боятся гвалта, поднятого псевдообщественностью, они умеют обосновать, в чем обнаружились явные риски для жизни ребенка. Нельзя допускать, чтобы отобрание детей становилось средством для манипулирования родителями, выяснения с ними каких-то отношений, как нельзя подменять глубокую и не всем заметную работу с семьей столь безжалостным методом, как отобрание детей.

Отбирая детей у родителей, очень легко оказаться в плену иллюзий и стереотипов и возомнить себя спасителями детей. Для взрослых, принимающих решение об отобрании детей, оно само по себе очень удобно. Во-первых, отобрание снижает градус страха за свое рабочее место (вдруг родители детей не досмотрят — обпишешься потом объяснительными, почему раньше не отобрал); во-вторых, отобрание снимает ответственность за положение детей в семье, ведь после разлучения, реализовывая задания межведомственного плана защиты их прав и законных интересов, предоставляется шикарная возможность рассредоточить ответственность за положение дел в семье на еще семь нянек.

Поэтому к отобранию у нас прибегают довольно часто. И при этом не тратят времени на объяснения, в чем же таки была усмотрена прямая угроза жизни ребенка в конкретной семье. То ли отсутствие штор и запасов продовольствия явилось главным риском для ребенка; то ли синяк на попе и два — чуть ниже; то ли факт сна дитяти на придверном коврике; то ли промилле алкоголя в крови его мамы после празднования дня рождения подруги. Догадайтесь сами. Так и растет напряжение родительской общественности, и никто из должностных лиц не пытается это напряжение снять. Между тем «непонятки», как тот сон разума, обязательно рождают чудовищ. В этом нетрудно убедиться на примере концепции закона о противодействии насилию в семье. Без информирования общественности, разъяснительной работы и пропаганды мы имеем, что имеем: мышиную возню околосемейных сил и сотрясание воздуха там, где не надо. А всего-то и делов было: объяснить.

В нашей стране ежегодно порядка 2000 детей изымаются из семей и помещаются в приюты, будучи признанными нуждающимися в государственной защите (НГЗ). Для устройства изъятых из семей детей функционирует 103 детских социальных приюта на 1400 мест. Разумеется, каждый ребенок ведет себя при этом по-своему. Но все переживают отчаяние, боль, страх, неуверенность от нахождения в новых незнакомых условиях, зависимость от внешних обстоятельств. По сути, их мир рухнул. Все, что было знакомым, родным, прежним и своим, — исчезло, пропало. Наблюдая за тем, как дети переживают разлуку с родителями, начинаешь понимать, что «хорошо» и «правильно» — понятия разные. Правильно, что изъяли. Но хорошо ли?

Если после признания детей НГЗ, выражаясь языком должностных лиц, «родители не постараются доказать государственным службам, что готовы воспитывать детей самостоятельно в безопасных для них условиях», папа и мама будут лишены родительских прав (ЛРП). Практика показывает, что первое отобрание примерно в половине случаев завершается возвращением детей в семью, а вот повторное неминуемо влечет за собой ЛРП.

За 2017 год родительских прав были лишены 1659 пап и мам, это больше аналогичного показателя 2016 года на 270 человек. Число детей, оставшихся сиротами при живых лишенных прав родителях, в прошлом году составило 1469 (данные взяты из ежегодного информационного бюллетеня «Частная опека и охрана прав детей в Республике Беларусь» по состоянию на 1 января 2018 года).

Выходит, что отобрание далеко не всегда достигает цели. Цель-то была — сохранить семью, побороть ее неблагополучие. Однако не вышло. В чем дело? Поразмышляем над этим вопросом с точки зрения реалий, доступных пониманию обычного родителя.

Несколько десятков лет назад французские социальные специалисты провели исследование родительства у внушительного числа гастарбайтеров из разных стран, приезжающих в страну на заработки. В результате получили впечатляющие данные о том, как умирает родительство, а именно стремление и желание заботиться о своих детях, общаться и контактировать с ними у взрослых, которые принимают решение разлучиться со своими детьми, движимые желанием наилучшим образом обеспечить детские же потребности.

Выяснилось, что в большинстве случаев родительская программа у взрослых начинает давать сбои, а то и полностью выключаться уже после 3−6 месяцев разлуки со своими детьми. Выходит, не врет пословица «С глаз долой — из сердца вон».

Разлучение детей и родителей в результате отобрания способствует такому же выключению родительской программы у наших родителей, как и у гастарбайтеров, наводнивших Францию. Прибавьте к этому территориальную отдаленность приюта от места проживания семьи, затруднительность частого проведывания детей: у родителей, ставших обязанными лицами, резко сокращаются денежные ресурсы, сложно выкроить деньги и время на проезд к приюту. Если приют находится, к счастью, поблизости, атмосфера плохо скрытого презрения и нетерпимости «к этим» не способствует их частому появлению в стенах учреждения образования.

Законодательно предусмотрен срок, на который признанные НГЗ дети отбираются у родителей: 6 месяцев. Много это или мало? Если с точки зрения изъятого ребенка — это очень много. Но с точки зрения изменения отношений взрослого к родительским обязанностям — этого крайне мало, т. к. неблагополучие развивается годами, десятками лет. И совершенно не понятно, как за полгода решить проблемы, накопленные человеком за всю сознательную жизнь, особенно если проблемы более масштабны, чем отсутствие пожарных извещателей и заготовок на зиму. Несоразмерность времени, на протяжении которого формировались и усиливались риски, и времени, отведенного законодательством на их устранение, обусловливает низкую результативность работы методом отобрания.

Думается, в зависимости от тяжести семейной картины можно законодательно предусмотреть выход за пределы 6-месячного срока, в течение которого дети являются нуждающимися в госзащите, отложив принятие решения о лишении родительских прав. Образовавшийся запас времени можно использовать для применения более широкого набора методов и средств в борьбе с семейным неблагополучием.

Отобрание наносит сильнейший удар по самооценке ребенка. Он как бы уверяется в своей малоценности: разлучили с родными, поместили в чужое место, надо будет — дальше переместят. Решения принимаются без него, без учета его чувств и привязанностей. Прибавьте к этому сильнейший удар по авторитету родителей: оказывается, они не могут противостоять отобранию, они слабаки. По мнению многих родителей и специалистов, наблюдавших процессы, происходящие в семье после воссоединения, «благодаря» отобранию поведение детей, их отношение к родителям резко ухудшаются. Получается, отобрание — медвежья услуга и без того слабой по воспитательному потенциалу семье.

О том, что чувствуют родители, у которых отобрали детей, — информация на сегодняшний день скудная и поверхностная. Никто особо не заморачивался изучением внутреннего мира неблагополучных мам и пап. Страдают ли они? Больно ли им от разлуки с детьми?
Почему-то считается, что неблагополучные родители не любят своих детей. Любили бы — вели бы себя правильно. Но они любят. Любят так, как умеют, как научились от своих родителей.

Вообще в семейном неблагополучии бэкграунд играет нередко более важную роль, чем реалии сегодняшнего дня. Но нам удобнее расценивать поступки человека с позиций «здесь и сейчас», не обращая внимание на его прошлое. А зря. Если мы заглянем в детство каждого родителя, у которого сегодня отняты его дети, мы увидим ту же самую бездну отчаяния, неуверенности и страха. Никто не планировал и не собирался быть плохим родителем. Каждому человеку мечтается дать самое лучшее своим детям. А получается по-разному.

Также мы убеждены, что «у них совсем нет совести», «сколько волка ни корми», «кошка — и та лучшая мать» и т.п. Эти стереотипы, унижающие остатки человеческого достоинства неблагополучных родителей, тоже не способствуют их вере в собственные силы.

Ежегодно в стране порядка 200 родителей восстанавливаются в правах на воспитание детей и воссоединяются с ними. Истории восстановления совершенно не известны широкой публике. Как говорится, «счастье любит тишину». А ведь опыт преодоления, работы над собой вполне мог бы стать мотивационной основой для других родителей. Но для того, чтобы получить доступ к такому опыту, нужно иметь доверительные, основанные на уважении отношения с разными категориями родителей.

Мы не только мало знаем и не уважаем чувства неблагополучных родителей, мы в каждом из них видим виновного, а детей, соответственно, определяем жертвами. По большому счету это правильно, но лишь потому, что привычно. И если к детям мы питаем сострадание, соучастие, жалость, в конце концов, — по отношению к их родителям наши чувства носят исключительно негативный и нетерпимый характер. Может, не совсем удачная параллель, но это примерно то же самое, когда любят своего партнера, но ненавидят его родителей. Обычно такие патологические отношения заканчиваются разрывом партнерства. В контексте детско-родительских отношений это еще одна причина, по которой отобрание не достигает своей цели. Оно поляризует, разделяет семью, противопоставляя детей и родителей. Оно транслирует месседж родителям: «вы — враги своим детям», а детям передает «родители — враги».

Семья, даже неблагополучная, это единое целое. И если исправлять ситуацию, то работать надо с семьей. Если детям не угрожает прямая опасность, было бы лучше оставить их в семье или вернуть вскоре, чтобы снизить травматичное влияние разлуки на их психику и отношения с родителями. Такой подход затратен лишь на первый взгляд: мониторить положение дел в семье придется буквально ежедневно. Зато оно того стоит: избежим противопоставления и разведения детей и родителей по разные стороны баррикад.

И, наконец, еще одно обстоятельство, являющееся препятствием к тому, чтобы шоковая терапия отобранием была эффективным средством восстановления семьи. Причина идеологического плана: неверие в хороший результат. И неверие это имеет вполне объяснимые причины. Дело в том, что в нашем обществе практически нет семей, избежавших алкоголизма или алкогольной зависимости кого-то из своих родных, близких. В силу этого пикантного обстоятельства каждый из нас об алкоголизме имеет самые четкие представления. И самое важное из них: он неизлечим. Пьющему невозможно помочь, все усилия тщетны, как показывает опыт близких. Поэтому, отбирая детей из неблагополучной семьи (а в 99% случаев это семьи, в которых с алкоголем прочные связи), представители всех ведомств, работающие с родителями, априори знают «результат» своих усилий.

Разлучение детей и родителей ради спасения семьи — неэффективная мера, создающая ряд негативных последствий, многие из которых носят фатальный характер как для будущего детей, так и для будущего их родителей. Избегать отобрания можно повышенным контролем за положением детей в неблагополучной семье. Потому что разбить семейный сервиз легко. А вот склеить — невозможно.