«Раньше здесь была дисциплина, а теперь — беспредел». Старожилы «Генеральского дома» о новых жильцах, эхе войны и армейской муштре

«Генеральский дом» — это длинная «сталинка», которая простирается от улицы Калинина до часового завода «Луч». На самом деле здесь два дома: 91 и 93 по проспекту Независимости, и в каждом не меньше 12 подъездов. Квартиры здесь часто выставляются на продажу (цены от $95 до $190 тыс.). Но многие семьи военных и дети ветеранов Великой Отечественной войны до сих пор живут в знаменитом доме с окнами на проспект, видом на парк Челюскинцев и не собираются продавать «родовое гнездо» ни за какие деньги. О них — наш материал.

Сергей Николаевич называет себя «старшим по дому». Хотя должность не выборная, жильцы с некоторой иронией признают ее легитимность. Несмотря на то, что своё в контрразведке Сергей Николаевич давно отслужил, в нем жива еще тяга к армейской муштре.

— Мы все воспитывались в духе патриотизма. Мой отец, например, был контрразведчиком, его направили в такие точки, где могли случиться теракты, чтобы он распознавал диверсию и пресекал ее. Он не был Штирлицем. Он разоблачал таких «Штирлицев» с немецкой стороны. Получил тяжелейшее ранение в голову — 23 осколочных. И его отправили в тыл в Красноярск. Там, в госпитале, он встретил мою мать. Она работала на железной дороге, а в свободное время по ночам ухаживала за ранеными. После войны отец около 6 лет служил в Восточной Германии: в Дрездене, Берлине и Лейпциге. Когда мне было 5 месяцев, отца перевели в Белорусский военный округ и выделили в этом доме трехкомнатную квартиру за особые заслуги перед Родиной. 

Самого Сергея Николаевича военная карьера застигла врасплох, когда начался конфликт в Афганистане. Отец, отслуживший в 42-м контрразведчиком, призвал его в особое подразделение, чтобы юноша «понюхал порох», как положено сыну подполковника. 

— Я не собирался идти по его стопам. Закончил радиотехнический институт после школы, но в 1979 году меня призвали в войска особого назначения в органах государственной безопасности в части контрразведки СССР. Там я проходил переподготовку. Отец настоял. Нет, не насильственно, а чтобы сын знал, что такое война.

— Как я отнесся к его решению? Никак не отнесся. Собрал вещички - и вперед, в военкомат. Есть приказ — нужно исполнять. Тогда время было такое, людей отправляли и в Афганистан, и в горячие точки, и Венгрию, и в Чехословакию, куда угодно. Солдат в казармах поднимали с постели, писали командировку — и «привет»! Где был, что делал — вся информация под грифом «секретно» и разглашению не подлежит. 

— Единственное, что могу рассказать — как в -29 градусов нас гоняли в полной выкладке, в майке. А жили мы в палатках, в лютый мороз. Это был жестокий марафон на выживание, и до конца дошли не все. Еще на стадии подготовки у ребят сдавали нервы и многих комиссовали домой. 

Его подруга Светлана Михайловна — дочь подполковника, ветерана Великой Отечественной войны Михаила Червоткина, который прожил 94 года и недавно скончался. «Вы бы застали его, если бы на полгода раньше приехали...» — время от времени горюет она. Ее отец прошел через всю войну, дважды был ранен, а в начале 60-х вместе с семьей перебрался в Минск и получил служебную квартиру в знаменитом «Генеральской доме». 

— Мне было 10 лет, меня абсолютно не интересовали ни генералы, ни их дети, — отмахивается Светлана Михайловна. — А сам отец мало рассказывал, не любил вспоминать войну. Хотя было видно, что воспоминания его мучили, он часто просыпался по ночам. О ранениях я знаю лишь потому, что оформляла ему инвалидность и ухаживала последние годы — у него остались следы на спине. 

— У нас в семье были другие ценности, далекие от обсуждения войны. Мы сидели за столом, много читали вслух, занимались музыкой с сестрой, путешествовали, очень любили Прибалтику. Никакой военной строгости, жили не по уставу. У меня одна дочь и два внука — вот они на фото в дедушкиных орденах позируют, но никто из них не хочет быть военным. 

— Отец дважды был ранен на войне, и все-таки ему удалось прожить 94 года. Он не пил, не курил, но главное — очень любил жизнь. До конца карьеры работал в военкомате. Сочувствовал призывникам, даже домой их приглашал. По натуре он был очень добрый человек, но законы и обязательность призыва не обсуждал — у нас в семье это не принято. 

Несмотря на отсутствие интереса к военной теме, вся жизнь Светланы Михайловны пронизана эхом войны. Ее муж Юрий Казаков работал над мемориальным комплексом «Брестская крепость-герой», когда они познакомились.

— Муж видел войну своими глазами, но тоже особо не откровенничал. Они все у меня уже умерли, одна я осталась — хранитель.

Грамота верховного совета БССР, врученная Юрию Казакову в 1991 году.

Светлана Михайловна признается, что в семье никогда не стоял вопрос о размене, продаже или дележе квартиры. И сейчас, когда отец умер, она переоформила жилье на единственную собственницу — свою дочь.

— Мне очень хочется, чтобы эта квартира стала родовым гнездом. Здесь высокие потолки, прекрасный фасад с лепниной и колоннами, парк через дорогу… Когда папа умер, мы все это обсудили с сестрой и абсолютно единогласно решили, что нужно переписать квартиру на дочь. Никакой дележки, сейчас все суды завалены, люди из-за «хрущевок» становятся врагами на всю жизнь. Не хочу, чтобы такая судьба постигла нашу семью. Поэтому после смерти отца я оформила квартиру исключительно на дочь. Мы все так распорядились. 

С боевой подругой Сергей Михайлович полностью согласен: менять квартиру в «Генеральском доме» никак нельзя:

— Никогда таких вопросов не стояло! Эта квартира пойдет по наследству потомкам. Многие старожилы менялись, продавали, переезжали — да, но здесь остался костяк, который мертво стоит. Хотя около 65% жильцов, по моим подсчетам, переехали в новое время. Но, что самое интересное, я, как старший по дому, могу сказать: все они вживаются в наш дружный коллектив и подчиняются той дисциплине, которая была сформирована нашими отцами, дедами. Эту дисциплину я ввел в жизнь, здесь, в этом доме. Жестко. Нет расхлябанности. Нет алкоголиков. Изжили. 

В ответ на вопрос о том, как приструнить расхлябанных алкоголиков, Сергей Николаевич стушевался и сказал, что они сами себя приструнили, и вообще, люди, в основном, попадаются порядочные:

— Новые жильцы перед тем, как сюда вселиться, сразу подходят к старшему по дому. Это как правило. Все, без исключения. Представляются: мы такие-то, приехали оттуда, хотелось бы узнать вашу жизнь.

— У нас была очень сильная общественность. Мой папа, полковник Красной армии, не мог на служебной машине въехать во двор, потому что баба Надя заругает! — восхищается Светлана Михайловна. — Дети были воспитаны в офицерских семьях. Баба Надя в свисток — вся детвора отправляется домой. Вот попробуйте сейчас ребенка 13-14 лет по свистку домой отправить. 

— А сейчас здесь беспредел, — сокрушается Сергей Николаевич. Может показаться, что наш герой противоречит сам себе, ведь несколькими цитатами выше он хвалил жильцов за армейскую муштру и строевой шаг. На самом деле в рассуждениях «старшего по дому» нет никакого парадокса, беспределом он называет то, что коммерсанты сделали с его обителью, и об этом — заключительная часть статьи.

Коммерсанты VS Офицеры: война за дом

— Раньше на первом этаже были квартиры, — рассказывает Сергей Николаевич. — Жильцы начали выводить их из жилого фонда в нежилой. Выводите, вопросов нет, но, согласно законодательству об охране историко-культурных ценностей, запрещается оконный проем переделывать в дверной. Но все это было разрешено и узаконено. 

— Раньше все подъезды на проспект были открыты. Теперь их не просто закрыли — замуровали! В моем подъезде вообще стоит бетонная плита, которую мы назвали могильной. Все это делается без согласия жильцов, чтобы коммерческие структуры могли функционировать на первых этажах в соответствии с пожарными нормами.

— 27 июня 2014 года, будучи на личном приеме у Кобякова, в присутствии Кухарева и Кудревича, жильцы нашего дома предоставили документы, свидетельствующие о том, что этот дом имеет статус историко-культурной ценности, проектную документацию дома, согласно которой в каждом подъезде должно быть два входа и никаких коммерческих помещений на первом этаже. Кобяков дал задание: восстановить дом № 91 и 93 по проспекту в первоначальном виде согласно проекту здания. Буквально на следующий день здесь была комиссия и проводила опрос среди жильцов: хотят ли они за свой счет поставить подъездную дверь за 25 млн рублей? На то время огромные деньги. Естественно, жильцы отказались. В 2000 году ЖРЭО бетонирует наши парадные выходы, а в 2014-м нам нужно все переделывать за свой счет?

— Этот дом стоит с 1939 года. И каким бы крепким он ни был, увечья, которые нанесли ему коммерсанты, даром не пройдут, — считает Светлана Михайловна.