Сегодня вы услышите еще одну из этих историй. Герой нашего сюжета уверен, что проще будет искать не тех, кто его избивал (так как, по его словам, били все силовики, что находились рядом), а тех, кто не принимал в этом участия, потому что таких — единицы.
Вот лишь некоторые цитаты из этого сюжета:
11 августа мы шли с подругой вдоль парка Дружбы народов, было примерно 23:15. Рядом остановилось два темно-синих буса с тонированными окнами. Из второго вышел человек с ружьем, мы спросили, насколько безопасно идти дальше. Он ответил, что лучше разворачиваться и уходить. Мы задали еще несколько вопросов, когда собирались уходить, из буса вышло еще несколько человек, подошли к нам и попросили подругу показать телефон. Посмотрев, нам сказали пройти в машину. Мы пошли не сопротивляясь.
В машине нам задавали вопросы: «Куда вы шли?», «Что вы здесь делаете?» Нам рассказывали, что якобы введен комендантский час (как впоследствии выяснилось — неправда). Попросили разблокировать мой телефон. Увидели там фотографию урны для голосования, узнали, что на выборах я был наблюдателем. Далее начали спрашивать: «И где же ваша Светлана?», «Сколько вам заплатили?» Под эти вопросы начали бить. Кулаком в левую часть лица, дубинкой по ноге и голове.
В тот момент я думал, что надо просто не поддаваться на провокации, спокойно сидеть и терпеть. Надеялся, что, возможно, меня отпустят, потому что днем раньше некоторых отпускали. Моя подруга сидела рядом по правую сторону. Когда меня начали бить, один из сотрудников поставил ногу между нами, чтобы ей случайно не прилетело. То есть подругу, во всяком случае на моих глазах, не били.
Мы находились в бусике минут пятнадцать. Я увидел в окно, что мы возле «Риги», в этот момент в микроавтобус попала белая краска. Мне крикнули ложиться на пол. Тот, который был с ружьем, сразу попросил открыть окно и направил оружие на улицу. Один из сотрудников пластиковой стяжкой стянул мне руки. Настолько сильно, что немного даже меня приподнял. Большинство побоев у меня уже прошло, но след от стяжки остался до сих пор. Заметили, что на мне бело-красно-белый ремень. Ремень разрезали, оттягивая его, потянули трусы так, что они порвались по шву.
Меня передали ОМОНу. Те меня жестко «сопроводили» дубинками в автозак. Поставили на колени, взяли дубинкой за шею, сказали опустить голову и поливали ее из бутылки белой краской. Как позже оказалось, это была метка, обозначающая, что меня надо бить сильнее остальных. Я находился в шоке, не понимал, по какой причине надо мной издеваются. Предполагал, что примерно то же происходит и со всеми остальными задержанными. После этого моей головой вытерли краску, которая была на машине.
Каких-то глубоких мыслей в голове не было, думал только о том, как все это перетерпеть и что сказать, чтобы получить на один-два удара меньше. В принципе, все время, когда я там находился, основные мысли были о том, как вести себя так, чтобы тебя меньше били — показывать свою боль, вызывая жалость, или, наоборот, терпеть. Я решил для себя, что буду по максимуму терпеть, сжав зубы.
В автозаке на лавочку садиться было нельзя, можно было лежать на полу или на людях. Меня уложили на полу близко к двери, сверху на мне лежали еще задержанные, было трудно дышать — я старался делать глубокие медленные вдохи. Людей сверху били, поэтому сложно сказать, повезло мне или нет.
После была пересадка из автозака в автобус. Я думал, что будут жестко бить, но один из сотрудников сказал остальным меня не трогать, и приказал мне ползти к автобусу. Я стал на колени и пополз. В какой-то момент меня схватил один из силовиков за волосы, ударил дубинкой по спине и зашвырнул в автобус. После он отрезал локон волос, посмотрел, что на нем краска, сказал, что это я в милицию краской кидался, и ударил меня дубинкой несколько раз по голове и спине.
Следующий раз нас били, когда вели к стене на Окрестина. Там всех поставили на колени, лицом вниз. В голову полезли образы того, как людей подводят к стенке и расстреливают, старался об этом не думать. Спустя какое-то время я уже более-менее привык и думал, что происходящее закончится.
Так как на голове была белая краска, ко мне подходили несколько раз отдельно и били. Кроме того, клали на землю, животом вниз, и еще били, в основном по ногам. Мне сложно сказать, в какой момент я получил травму ноги, но было это уже на Окрестина. В результате травмы был сильный ушиб и отек, после освобождения пришлось неделю проходить в гипсе, но и сейчас наступать на ногу мне нельзя.
После избиений мне разрешили не становиться на колени и позволили лежать. У меня начало темнеть в глазах. Я никому об этом не говорил, потому что не знал, насколько безопасно просить о помощи. Нас подняли, сказали бежать в здание. Я понимал, что могу потерять сознание, но продолжал бежать, по дороге нас опять били. Нас поставили на колени, сказали снимать с себя всю одежду, вещи складывать в мешки или рюкзаки. Я понимал, что мне плохо, попросил нашатырь, меня за это дважды ударили дубинкой, на просьбу не обратили внимания.
Нам сказали подниматься на третий этаж. Я пошел первым, упал, меня обогнало несколько человек. Сотрудник правоохранительных органов, замыкающий колонну, требовал подняться, иначе он меня сейчас «поднимет» дубинкой. Задержанные тоже просили подняться, мол, нет выбора. Я все же встал.
Перед тем как зайти на этаж, нас поставили лицом к стене. Я еще раз упал, силовик разрешил задержанному, который был рядом, меня поддержать и довести до камеры.
В четырехместной камере нас было 28 человек. Спали по два человека на койке, кто-то спал сидя на скамейке, кто-то — лежа на столе, сдвинули две тумбочки для вещей и ложились на них, все остальные — на полу, подстелив пледы. Так или иначе били всех, кто находился в камере, у каждого были синяки на спине и ниже. Самым избитым был я и еще один человек, у которого, судя по всему, сломали ребро. Но помощи мы не просили, те, кто сидели в камере дольше, рассказывали, что за день до того, как нас привезли, одному из задержанных стало плохо, обратились к охранникам. «Помощь» пришла в виде двух сотрудников, которые вывели пострадавшего в коридор и избили.
Ночью просыпались от криков с улицы. Крики длились часа два. Людей сначала били, потом начали водить по кругу и заставляли что-то кричать и петь гимн Беларуси.
Моя подруга также находилась на Окрестина. Через сутки ее увезли с опухшей ногой в больницу. Тогда она смогла связаться с моими родителями и сказать, где я. До этого о моем местонахождении они ничего не знали.
Когда нас выпускали, вывели в коридор людей со всего этажа. Что я испытывал? Наверное — эйфорию. Я увидел, что на нас никто «не забил». Увидел множество волонтеров, которые предлагали еду и медицинскую помощь. Из первых же разговоров стало понятно, что о том, что нас выпускают, говорят как о победе. Я будто вышел в другую страну. Когда ехал на машине, видел, как люди свободно идут с бчб-флагами. Изменилось в принципе все. Хотя у меня остался страх. Еще пару суток не надевал белую ленточку на руку, боялся показать прохожим знак «виктори», привыкал к новому.
Можно сказать, что моя жизнь поделилась на до и после. Постоянно вспоминаю, что было на Окрестина, первые несколько дней любые громкие крики вызывали у меня ассоциацию с избиением. Даже плач ребенка или громкий разговор алкашей во дворе.
Для того чтобы привлечь к отвественности тех, кто надо мной издевался, я обратился в Следственный комитет и прокуратуру. В то, что удастся добиться справедливости, не верю. Найти конкретных людей будет сложно, никто не видел их лиц. Другой вопрос — меня не избивали два человека. Это делали практически все, и скорее надо найти тех, кто этого не делал. Думаю, что будет несколько показательных дел, но даже в этом случае задаюсь вопросом: «Что подумают остальные избивавшие? Не испугаются ли, что в следующий раз также окажутся на скамье подсудимых?»
События, которые разворачивались в Беларуси в первые дни после выборов президента, потрясли весь мир. Главной темой для обсуждения стала неоправданная жестокость,...
Главная
Гороскопы
