Почему возникает барьер между здоровыми людьми и людьми "с ограниченными возможностями"

Источник материала:

Прости, Друг-Читатель. Сегодня я разрушаю жанр. Придется нам с тобой обойтись без разговора о новой книжке. И не то чтобы ее не было, книжки. Есть книжка: спасибо OZ.by. И фильм есть, о котором хотелось с тобой побеседовать. Но сегодня о них как-то не поворачивается язык, вернее, пальцы отказываются стучать по старенькой "клаве".

Начну сначала. Есть в Минске молодая женщина, Дарья Ескевич. Позволю себе называть ее Дашей - уж больно милое имя. Несколько лет назад она пришла работать в то место, которое жители Минска стараются без нужды не упоминать. Каждый, кто читал Пушкина, помнит: "Не дай мне Бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума; Нет, легче труд и глад…" Вспоминаем и ежимся. Да и те, кто никогда не читал Пушкина, все равно ежатся при слове "Новинки". И это - несмотря на то, что теперь оно ассоциируется не только с психиатрической лечебницей, но и со Свято-Елизаветинским монастырем, и с добротными коттеджами, потихоньку облепляющими "юдоль скорби": район-то завидный - зелено и от центра недалеко. Так вот, в Новинках - не в коттеджном поселке, не в монастыре, а именно там, в "юдоли" - есть интернат. Официально он называется психоневрологическим интернатом № 3, попросту - домом психохроников. Там живут люди, у которых почти нет шансов выйти наружу. Люди с неизлечимыми психическими заболеваниями. Многих из них не навещают. Их родные либо умерли, либо - бывают и такие "неродные родные" - постарались вычеркнуть их из памяти как досадную помеху собственной свободе. Словом, речь о людях, живущих в четырех стенах больницы.

Что может украсить такую жизнь? Ничего - и любая малость. А уж если не малость… Эту "не малость" за несколько лет создала Даша - сперва студентка-волонтер, потом сотрудник интерната. Она организовала для пациентов художественную студию "Дом". Более того, она стала пытаться вывести своих пациентов (нет, лучше сказать, подопечных) из стен больницы. В мир. Фактически или "метафизически". Знаю, что в галерее "Подземка" дважды выставлялись картины одного из них - Геннадия Гришеля. У Геннадия тяжелая алалия. Если проще - он не разговаривает. Зато улыбается очень хорошо. И рисует не хуже. Во всяком случае, знакомые художники хвалили.

Зачем это нужно Даше - художнице и психологу? В одном из ее интервью я прочитала о барьере, психологически возникающем у так называемых здоровых по отношению к так называемым больным. Я знаю этот барьер: от него застрахованы только дети. Помню в Стамбуле ощущение неловкости, когда на скамейку, где сидели мы с дочерью, опустилась женщина-турчанка - и тоже с дочерью, скукоженным, каким-то "ломаным" созданием с отвисшей слюнявой губой и огромными толстыми очками. Я непроизвольно напряглась - каюсь, Даша! Но моя шестилетняя дочь как ни в чем не бывало подошла к странной девочке и стала с ней играть. У девочки, кстати, за толстыми линзами обнаружились прекрасные черные глаза. И славная улыбка. Как же мне стыдно, Даша, как стыдно за это первичное желание отодвинуться… Долгие годы я по кирпичику разрушаю эту внутреннюю стену, воздвигнутую так называемым здоровьем. Почему так называемым? Потому что, если дать себе труд об этом подумать, грань между нормой и патологией окажется призрачной, а главное - временной и ситуативной. "Не дай мне Бог…" - и далее по тексту. И мне. И тебе, Читатель. И каждому из нас. И нашим - страшно даже вымолвить - детям.

Но вернемся к Даше и ее подопечным. Апофеозом разрушения этой стены - поглуше Берлинской, подлиннее Китайской, ибо она опоясывает всех нас - должна была стать выставка. Республиканский театр белорусской драматургии - спасибо служителям Терпсихоры и Талии! - предоставил художникам место (пишу без кавычек: некоторые и впрямь оказались художниками). Можешь представить, Читатель, как они ждали этого дня? Я не могу. Может быть, так, как в детстве мы с тобою ждали Нового года или дня рождения? Когда каждый Новый год и каждый день рождения сулит безразмерное счастье, не вместимое в сердце человека. Как мы в юности ждали свидания? Может быть, как женщина ждет рождения ребенка… Скажешь - преувеличиваю? Вряд ли. Ведь все это - не что иное, как радостные открытия чудес мира. Можем ли мы представить, что это такое - впервые за годы выйти из знакомых до последней щелочки, до последней царапины, никогда не покидаемых стен? Из запаха - чем там обычно пахнет в больницах? Хлоркой? Капустой? Медикаментами? Мочой? И главное, одиночеством. Как это - хоть на вечер выбраться из мучительного статуса "не таких", бесправных, беззащитных? Из скорлупы отверженных. Отвергнутых здоровым миром. Помилуй, да какой же он здоровый - мир терактов и пандемий? Мир алчных и нищих. Мир циничной политики и идиотской попсы… Но это так, в скобках. Вернемся к художникам из Новинок.

На открытии выставки меня не было: увы, в передвижениях я пока что ограничена - последствия той ситуации, о которой я рассказывала тебе в "Репортаже с гипсом на ноге". Но по рассказам очевидцев - знакомых и байнетовских блогеров, - это был очень радостный вечер. Стена рухнула с треском, и никто не услышал ее грохота. Она просто пропала - как не бывало. Все: и художники, и зрители, и здоровые, и больные - пели и плясали, водили хороводы и смеялись.

А спустя два дня стену вновь начали возводить. И она стала расти. С нездешней скоростью. В "Белгазете" вышла короткая статья под названием "Шизо-пати" и за подписью Максима Иващенко.

Я поперхнулась уже этим названием. Остроумно? Нет, категорически неумно, а главное - противно. Не знаю, долго ли думал тот, кому пришло в голову заглавие. Во всяком случае, чувствовал он мало. Дальше - больше. Цитирую: "Те картины, что удалось разобрать в торжественной полутьме праздничного открытия, выглядели вполне обычными: как для арт-терапевтических будней пациентов психлечебницы, так и для никогда особо не умевшего рисовать человека". Вероятно, молодой журналист ожидал чего-то такого… эдакого - гениального сумасшествия a la Сальвадор Дали. Но Дали не был душевнобольным (употреблю это слово вместо политкорректного "человек с ограниченными возможностями". В отличие от омерзительного слова "сумасшедший", в нем нет оскорбления: у этих людей, прежде всего, болит душа. Достаточно посмотреть на жуткий рисунок новинковского художника Алексея Рябова "Скамья"). Дали был гениален - в том числе и в самом прагматическом смысле: он умело репрезентовал себя в качестве безумца. Реальные душевнобольные отнюдь не прагматики: вспомним хотя бы Ван Гога или Врубеля. Разница, думаю, понятна. Но не надо впадать в другую ошибку, думая, что Ван Гог и Врубель были гениальны именно благодаря болезни. Возможно, как раз наоборот: болезнь явилась следствием гениальности. Ибо гениальность, как и болезнь, тоже мозолит глаза миру. И жить с ней в этом отнюдь не гениальном мире умеет далеко не каждый. Но ожидать, что любой человек "с ограниченными возможностями" автоматически становится гением, - это где-то на уровне пятого класса средней школы.

Они не гениальные, они - другие. Кстати, ныне в "умных книжках" это слово пишется с большой буквы - Другие. Среди наших Других есть талантливый Геннадий Гришель (алалия), тонкий график Валерий Артюкевич (детский церебральный паралич), "примитивист" Алексей Рябов (диагноз толком не определен), хорошо чувствующие цвет Сергей Гореликов (посттравматическая деменция) и Нина Дубовик (синдром Дауна). Есть изощренный, матиссовский какой-то автопортрет Константина Ладошкина: у него шизофрения. А есть - наивные, простодушные, красочные, не имеющие художественной ценности, "дошколячьи" рисунки. И знаешь что, Читатель? Мне это нравится. Нравится, что эти люди еще не разучились радоваться. А еще больше мне нравится, что Дарья Яскевич не отбирает в свою студию только способных, не делит людей на "агнцев" и "козлищ".

Кстати, так же поступал наш большой художник, руководитель потрясающей детской студии Василий Федорович Сумарев. И из тех, кто "не умел" рисовать, получились известные и, главное, настоящие художники. К слову: с 15 января в Художественном музее выставка "Сумарев и ученики". Очень рекомендую тебе, Читатель.

Я понимаю, это другое… Там были здоровые дети. Тут нездоровые взрослые люди. Но подход единственно верный - пусть тот, кто горит, кто хочет, кто жаждет создавать что-то из ничего (красок, мелков, слов, нот), получит возможность самовыразиться. Я и сама так работаю со студентами. Во всяком случае, честно стараюсь.

Больше всего меня тронул незатейливый рисунок одного из пациентов, похоже, идеализированный автопортрет, аккуратно надписанный: "Юля я тебя люблю Твой Павил". У Юли - синдром Дауна, что у "Павила" - не знаю. Знаю только, что любовь его давняя и рыцарская. И что у "Павила" есть сердце, где она умещается.

Я не говорю, что у журналиста нет сердца. Думаю, дело в другом: во-первых, в "наивности" человека, который даже не догадывается, что психическое здоровье - категория… м-м-м… скользящая; и во-вторых, в принятом газетой тоне. Но об этом чуть позже. Сперва о наивности. Подтверждение сквозит в следующих словах: "Сцена вначале была предоставлена сочувствующим художественным кругам. Наверное, предполагалось, что они помогут публике разглядеть в представленных работах глубоко затаенные отчаяние, боль, безысходность и право быть услышанными…" Вот этого-то ожидал автор. Ожидал - и не получил. Как говорит молодняк, обломался. И, видимо, обиделся: мол, недодали мне великого самовыражения. Великой боли. Безысходности… Что-то в этом есть садистское - в желании причаститься чужой боли. Развлечься ею. Сочувствующие художественные круги, естественно (как ныне говорят, "ессьно"), выглядят сущими идиотами. Главным образом, потому что сочувствуют.

Далее начинается перечень номеров: кто-то поет, кто-то пляшет, кто-то показывает сценку… Номера разные - одинаков лишь настрой автора. Он резвится. А что ему еще делать? Ведь итог наблюдений выдан не в конце, а в начале: "Все условия, чтобы тягостный ряд разного рода белорусских унылых художественных мероприятий пополнился еще одним, были налицо". Что-то не заметила я уныния на фотографиях, где пациенты "юдоли скорби" танцевали с гостями - и с труппой "Лаборатория абсурда", и с актерами театра, и с просто заглянувшими "на огонек". Глядя на них, я пожалела, что так и не добралась до театра. Потому что в тот вечер там было хорошо. Очень хорошо. Как говорится, без дураков.

Теперь о другом. Я подписана на "Белгазету" со дня ее основания. Помню, как желала ей удачной перерегистрации, когда таковая внезапно понадобилась. Я знакома с несколькими ее авторами: это хорошие и талантливые люди. Правда, в последние годы я перестала читать "Белгазету" от корки до корки. А в этом поймала себя на том, что и вовсе перестала. Долгое время я не задавалась вопросом почему. Просто расхотелось отчего-то. И лишь недавно поняла: из-за тона, в который начала постепенно проваливаться эта - прежде замечательная - газета. Нет, зачатки этого тона присутствовали в ней всегда: легкая ироничность, неназойливость моральных суждений, желание не ставить точки над "і", да и над всеми прочими - сколь угодно "священными" - буквами. Но прежде это было средство, дающее газете возможность не впадать в истерику, не устраивать бурю в стакане воды, чем, увы, славится сегодняшняя пресса. И это вызывало симпатию к авторам "Белгазеты". Но постепенно средство превратилось в цель, а ирония - в стеб.

Есть такое понятие в современной философии - "пастиш". Пастиш - это пародия ради пародии, ирония ради себя самой. Ведь настоящая ирония, истинная пародия всегда внутренне серьезна. Она ноет, кровит. Она что-то утверждает, против чего-то возражает, что-то чему-то противопоставляет. Если ты мой ровесник, дорогой Читатель, вспомни хотя бы советские анекдоты. Вот-вот. Пастиш ни на чем не настаивает, ничего не хочет - пастиш "стебается". Стебается ради стеба. Кусается просто так. В пастише нет грани между "можно" и "нельзя": если ничто не ценно, значит, какая разница? Можно обо всем, одинаково ернически, одинаково насмешливо. Главное - выдержать единый тон. Кстати, в итоге он служит газете недобрую службу: авторы, которые прежде имели свое лицо, превращаются в единый образ "ехидного профи". Лица становятся неразличимы.

В отличие, кстати, от Дашиных подопечных: все они разные, это видно даже в самых незатейливых работах.

Сразу же оговорюсь: в "Белгазете" работают профессионалы и, не сомневаюсь, в основном хорошие люди. И потому я надеюсь на то, что эта грань утерялась не окончательно и не сознательно. Ирония тоже может стать неконтролируемой и перехлестнуть через барьеры - и тогда она превращается в элементарное хамство.

Должны быть границы. Должны. Никто не просит воспевать таланты больных - лишь за то, что они больные. Но есть ситуации, когда можно и промолчать. Не можно - нужно. И дело не только в том, что статья уже натворила много вреда: например, какой-то "доброхот" подсунул ее художникам из психоневрологического интерната. Да, может быть, человек с деменцией (слабоумием) и не поймет, в чем дело. А вот человек с ДЦП или шизофренией, имеющий сохранный интеллект, поймет. Они и поняли. Вчерашний праздник превратился в очередное страшное "ты не такой!". Не такой в данном контексте не значит уважительное "Другой". Оно значит урод, сумасшедший, псих… Но если у автора есть собственное мнение? Неужели же он не имеет право его высказать? В конце концов, зачем тогда нам свобода слова? Знаешь, Читатель, я думаю, свобода слова - не только в том, чтобы вопить или язвить. Иногда она заключается в том, чтобы промолчать. Мераб Мамардашвили как-то сказал, что свобода - это давание себе самому закона действия. Закона - ни больше, ни меньше. И тогда свобода заключается лишь в том, что ты САМ можешь выбирать собственные ориентиры, что ты САМ ставишь перед собой правила, САМ даешь себе обеты. А дав их, не сворачиваешь, не идешь на попятный ни с миром, ни с собой: кряхтя под невыносимой ношей свободы, несешь ее, имея лишь одну трудную радость - я не поступился собой. Все остальное - не свобода, а произвол под рубрикой "как того захочет мизинец на моей левой ноге". Вряд ли автор статьи дал себе зарок пинать слабого. Он об этом и не думал. Просто повелся на привычный легкий "пастишный" тон, не думая о том, что "красное словцо" (да и не такое, если честно, красное-то, весьма посредственное) может обернуться пакостничеством. Вот оно-то страшное - не подумал. Надо думать. А еще хорошо бы - и чувствовать.

И последнее. Не по сути - по порядку речи. Газета - великое дело. Великое - потому что автор выковывает свою аудиторию. Но его слово падает во взрыхленную уже землю. А эта "земля" всегда взрыхлена. И, увы, очень и очень по-разному. Знаю по собственному опыту. Год от года семинарские по Ницше у моих студентов превращаются в диспут на тему, следует ли "милосердно" уничтожать "неполноценных". Исток понятен: все начинается с афоризма "Падающего - толкни"… Слава Богу, пока больше тех, кто толкать не хочет. Но каждый год я с тревогой жду занятия по Ницше. В форуме, развернувшемся на страницах электронной "Белгазеты" (в отличие от блогосферы: хороший оказался народ - белорусские блогеры), так вот, на сайте "Белгазеты" мнение "Падающего толкни" представлено более ярко и насыщенно, чем противоположное. Кто-то призывает возродить спартанский обычай сбрасывать "убогих" со скалы и именует всех, кто думает иначе, "лицемерными куклами". Его, видишь ли, всерьез тревожит генофонд нации. Кто-то взывает к милосердию: мол, этим жалким "существам" (привожу слово автора реплики) так плохо живется… По дальнейшей логике автора, лучше бы им совсем не жилось. Надо их того… не больно… сразу после рождения…. Обсуждается и вопрос о том, кто должен входить в комиссию по "умерщвлению" - врачи, юристы и т.д. Для торжества собственных идей приводится красивое слово "эвтаназия".

Знаешь, Читатель, я тоже за эвтаназию. Но эвтаназия - это не о том.

Это о том, что каждый имеет право решить, жить ли ему, страдая, или умереть. Сам решить. А не "заочная" комиссия. А если они сами не могут решить, может спросить меня автор реплики. Ну что ж. Тогда так тому и быть. Будут жить. Но решать за них их жизнь или смерть мы не имеем права. Иначе Юля с синдромом Дауна никогда не встретит своего рыцаря "Павила". Иначе они никогда не будут иметь шанса увидеть солнце, траву, снег. Порадоваться новогодней - пусть больничной - но елке.

Более того. Тогда и мы никогда не получим великого шанса. Шанса на милосердие.

Теги: Минск