Молчание рыбки Баскервилей

Источник материала:

Любите ли вы страшные истории, рассказываемые рождественским вечером у горящего камина? Казалось бы, что нам, живущим в мире, полном катастроф в прямом эфире, до старомодных «ужастиков»? Ан нет... В общем, о чем еще могут говорить в преддверии Рождества три интеллектуальные дамы, собравшиеся в викторианской атмосфере кофейни, как не о «страшилках»? Ведь при желании их можно обнаружить везде... «Кто это воет на болотах, Холмс?» — «Это собака Баскервилей, Ватсон...» «А чьи это зловещие шаги на чердаке?» — «Это кошка Баскервилей, Ватсон». «А что это за леденящее душу молчание?» — «Это рыбка Баскервилей, Ватсон...» В мерцании свечек, под поедание чисто английской овсянки и произошел следующий разговор между нами — телеведущей и писательницей Тамарой ЛИСИЦКОЙ, литературным критиком Анной КИСЛИЦЫНОЙ и мною, писателем–критиком – обозревателем в одном дамском лице Людмилой РУБЛЕВСКОЙ.

А.Кислицына: Не люблю «ужастики». Сразу выключаю телевизор.

Т.Лисицкая: В общем–то я тебя понимаю. На сегодняшний день уровень пугания в масс–медиа достиг запредельных высот. Хотя, в принципе, страх нужен, как и боль. Имеющий страх выживает. Не умеющий пугаться гибнет.

А.Кислицына: Если человек, полностью обеспеченный, страдает от недостатка впечатлений — это одно. Но нам эта подпитка не нужна.

Л.Рублевская: Мне кажется, что благополучие — вообще не есть натуральная среда обитания души. Может ли спастись человек, который никогда не испытывал отрицательных эмоций?

Т.Лисицкая: Видеть на экране и пугаться — это не то, что испугаться на улице. Реальный страх не для обдумывания, он для бега.

А.Кислицына: Самый большой страх — не страх смерти, а страх иного. Неожиданно появившееся в окне лицо пугает независимо от его красоты. Еще — смена функций... Когда предмет или вещь приобретают несвойственные ему функции. Машина оживает, мертвое тело ходит...

Т.Лисицкая: Да–да, двери начинают открываться и закрываться сами... Потому что когда смотришь на экране, как терпит крушение самолет, тебе страшно хорошо, что ты не в этом самолете.

Л.Рублевская: Нужно отличать от «пугалок» искусство, представляющее реальный ужас жизни, — «Каратели», «Блокадная книга», «Иди и смотри»...

Т.Лисицкая: Это не страх, это боль. Это не для получения удовольствия.

А.Кислицына: Как известно, создатели фильма «Иди и смотри» руководствовались установкой: зритель вначале должен испугаться, потом — возмутиться, а потом — почувствовать необходимость борьбы со злом. Наступает катарсис, очищение.

Л.Рублевская: А кто у нас пишет в жанре «хоррор»? Ведь традиция есть — Ян Барщевский, Винцент Дунин–Марцинкевич с его «Дзядамi», Короткевич с «Дзiкiм паляваннем караля Стаха»...

А.Кислицына: Сейчас не по–детски страшные сказки пишет Адам Глобус. Не для слабонервных произведения Юрия Станкевича. Или Игорь Сидарук, у которого в новелле мать кормит голодных детей сердцем отца... Кстати, похоже на отсылку к рассказу «Пяць лыжак зацiрки» Змитрока Бядули. Ужасы приобщают человека к метафизике, к высокому.

Л.Рублевская: Вот уж не сказала бы. К высокому приобщает литература сопереживания... «О, ужас, ужас, о великий ужас» — это король Лир. А современный «хоррор» — это по большей части массовое искусство, как и любовные романы или детективы.

А.Кислицына: Есть концепция «театра жестокости» Антонена Арто. Чтобы прорваться сквозь огрубевшую «кожу» зрителя, нужно экстатическое чувство. Наши вялые современники должны учиться у предков, дикарей, всегда живущих в восторге и ужасе. Ужасы — это не только Спилберг, который в желание напугать вкладывает миллионы. Эйзенштейн стремился, чтобы ужас у зрителя вызывал не только вид крови, но и звуки, и цвет, и свет...

Т.Лисицкая: К сожалению, не существует на сегодняшний день цивилизованного отбора, когда ужас миллионный с ужасом копеечным на разных каналах. По статистике, на телевидении самые рейтинговые — это криминальные программы. У меня растут маленькие дети. По каким стандартам им придется жить? Включаешь телевизор — на экране обгоревшие останки. Переключаешь — «Парк Юрского периода», где динозавры красиво рвут друг друга на части.

А.Кислицына: С другой стороны, уменьшатся эти рейтинговые передачи про ужасы за счет чего? Гламуризации телевидения? Подмена крови томатным соком отупляет чувство реальности. Человек забывает, что мир, в котором он живет, опасен. Упала во время бури ветка, разбила окно — человек бежит в ЖЭС и кричит, что там виноваты, что все деревья во дворе не спилили. Человек отвыкает, что существуют бури. Катя Пушкарева растет по карьерной лестнице — и люди забывают о том, что вокруг них жесткая, реальная жизнь.

Л.Рублевская: Да не забывают они, а просто отвлекаются от этой жизни на те пару часов, в которые наблюдают Катю Пушкареву, извержение вулкана или нашествие зомби. Кроме того, еще недавно была эпоха, когда никакого гламура не было в зародыше, но не было и ужасов. Фильмы снимались добрые и поучительные...

А.Кислицына: От того, что те фильмы были добрыми, добра в жизни не становилось больше или меньше.

Т.Лисицкая: Если маленькое дитя узнает по телевизору, как нужно производить контрольный выстрел в затылок, — как ни крути, это не добро. Мой ребенок случайно увидел на экране, как ротвейлер драл кролика, и теперь боится собак.

А.Кислицына: Но дело в том, что ротвейлеры злы, и ребенок должен это помнить.

Т.Лисицкая: И все же нельзя, чтобы поток информации никем не контролировался. Но пока единственный критерий — рекламоспособность передачи. Меняются условия для формирования психики уже нескольких поколений. Мне от этого очень страшно. Музыкальные каналы — вариант «Плэйбоя». Что еще можно будет показать в клипе, если то, чем манят сегодня, — на грани и за гранью?

Л.Рублевская: Есть и такое мнение: когда–то ребенок жил в мире, населенном домовыми, русалками, банниками, лешими... Современный городской ребенок этого лишен, но, поскольку ниша существует, ему предоставляют монстров на выбор и его мир населен покемонами, бэтменами, Человеками–пауками.

А.Кислицына: Детский фольклор мало меняется. Как и интерес к инфернальному. Житник становится Бэтменом, а суть та же. А может, домовые и русалки — это мир, который существует параллельно с нашим?

А.Кислицына: На последнем детском «Евровидении» был Дракула. И никому в зале не было страшно.

Т.Лисицкая: А на последнем взрослом «Евровидении» монстры вообще победили.

Л.Рублевская: И их победу, кстати, можно рассматривать как симптом состояния культуры.

Т.Лисицкая: Я расцениваю появление ансамбля «Лорди» на «Евровидении» как выплеск сарказма. Когда они вышли в третий раз на аплодисменты, это было все равно, что они голый зад показали бы, а все радовались. Они просто продемонстрировали свое отношение к этому конкурсу.

Л.Рублевская: Может, они и хотели поиздеваться над глупой публикой, но, в конце концов, стали заложниками игры — даже маски свои не могли снять, парились в них.

А.Кислицына: Попарились три дня и пропали. Зато показали что–то живое.

Т.Лисицкая: Конечно, это была альтернатива наслоению «розовых кирпичей». Вызов, ирония. Восстание против гламура в культуре.

Л.Рублевская: После реставрации монархии во Франции у светских дам вошло в моду носить на шее черные бархатные ленточки. Это символизировало след от ножа гильотины. Вот вам — гламур и антигламур...

Т.Лисицкая: А сегодня делают татуировки с изображением собственных внутренних органов. На страхе, между прочим, а точнее, на женских страхах основана вся рекламная индустрия. Показывают клип: «Какой ужас! Мои зубы не так белы, как мое платье!» А я в это время драю посуду, два ребенка рядом возятся, статья ненаписанная... И как же я в это время ненавижу героиню клипа... Какая она дура...

А.Кислицына: Наверное, для здорового современного человека самый главный страх — состариться. И он напрямую связан со страхом потерять работу.

Л.Рублевская: По–моему, бояться старости глупо.

А.Кислицына: Ну я и молодости боюсь — мне все страшнее от «саблезубости» идущего вслед поколения.

Л.Рублевская: Ученики всегда предают учителей. Просто не нужно иметь иллюзий.

А.Кислицына: А я, как «истинная блондинка», в ужасе от растущего количества гаджетов, технических прибамбасов...

Л.Рублевская: Есть много локальных миров и мирков, где мы никогда не будем компетентными, где есть свои звезды... Ну и что?

Т.Лисицкая: Мир изменяется, но всегда можно найти какой–то слой, где ты будешь чувствовать себя уютно. Главное — быть личностью. Персоной.

Л.Рублевская: А вот в твоих, Тамара, произведениях есть ужасы?

Т.Лисицкая: Да, есть. Был 1998 год, я жила в Москве, работала в группе авторов, пишущих под известной фамилией. Нам давали схему — количество смертей, объем крови. Потом я попробовала написать что–то свое, использовав ту же форму. И в одной книге у меня получилось 11 смертей. Удачная, продажная детективная форма. Иначе как с иронией к этому нельзя было относиться. А сейчас я написала реалистический роман «Идиотки» и ужасы там реалистические.

Л.Рублевская: Писателю Говарду Лавкрафту было обидно, что американские города лишены обаяния средневекового ужаса, привидений и духов, подобных европейским. И он стал придумывать страшные мифы, связанные с особняками американских поселенцев и мегаполисами. Появились последователи... И теперь у американцев есть целый пласт «привиденческой культуры». Мне тоже было обидно за белорусов и их столицу... И я пытаюсь заселить наш город таинственными историями — про привидения ратуши и Лошицкого парка, цмоков в Свислочи и подземелья под площадью Свободы... В романе «Скокi смерцi» описала хоровод смерти — средневековый психоз, происходящий в белорусском городе.

А.Кислицына: То есть страх дает горожанам ощущение полноты жизни?

Л.Рублевская: Кроме страхов, должно присутствовать чувство юмора. И тогда все будет в равновесии. А самоирония — лучшее средство от комплексов и ужасов.

А.Кислицына: Не верю я в женскую самоиронию. Женщина всегда внутри убеждена, что она самая умная, красивая, достойна любви. Кто из нас может искренне посмеяться над тем, как выглядит? Я точно не самоиронична!

Л.Рублевская: Умение посмеяться над собой — не эксклюзивное право мужчин, во всяком случае, мне это как–то удается.

А.Кислицына: Я живу в мире постоянной оценки и переоценки. Даже ребенок берется судить, как ты сегодня выглядишь.

Т.Лисицкая: У меня нет страха, что мой ребенок огорчится, увидев меня в халате. Мне страшно, что я буду ему неинтересна.

Л.Рублевская: Так что же, страх и вожделение — то, на чем создается современная культура?

А.Кислицына: Не только современная культура. Танатос и Эрос — это еще древние греки придумали. А вообще, постоянная демонстрация своих страхов — лучший способ от них избавиться.

Л.Рублевская: Для этого и существует литература. И традиция страшных рождественских рассказов, между прочим.

Фото Артура ПРУПАСА, "СБ".