«Танки давили и обстреливали все подряд». Воспоминания очевидцев и участников событий 1990 года в Баку

Источник материала:

«Сотни тысяч человек шли через центр города, сопровождая гробы с погибшими. Их похоронили в Нагорном парке, откуда открывается самый красивый вид на город и море. На свежие могилы охапками бросали красные гвоздики. С тех пор для азербайджанцев это траурные цветы». Так жительница Баку Эмилия Рагимова вспоминает финал трагедии, разыгравшейся в городе 30 лет назад.

В ночь на 20 января 1990 года несколько бронетанковых частей советской армии вошли в Баку, чтобы взять ситуацию под контроль: в городе последние дни шли антиправительственные протесты, были вспышки насилия на этнической почве. По официальным данным, тогда погибли 133 человека, 611 были ранены, еще пятеро пропали без вести. Дата 20 января 1990 года считается одной из величайших трагедий современного Азербайджана и получила название «черный январь».

Кровавая развязка

Та ночь стала своего рода кульминацией месяцами обострявшейся ситуации как в Баку, так и по всему Азербайджану. Это произошло на фоне конфликта в Нагорном Карабахе, толп беженцев, а также растущего недовольства центральным правительством, которое не разрешило этот конфликт.

В Азербайджане в 1988 году было создано национал-демократическое движение «Народный фронт». Правозащитники Лейла и Ариф Юнусы были одними из его основателей. По словам Лейлы, изначально движение ставило своей целью не выход Азербайджана из Советского Союза, а демократизацию системы. Вопрос о независимости встал уже после января 1990 года, когда стало ясно, что демократизация СССР невозможна.

В конце 1989 года обстановка в Баку была напряженной. На главной площади города почти каждый день собирались многотысячные митинги, строились баррикады, требования отставки власти и выхода из состава СССР звучали все громче, пока ночью 20 января 1990 года их не заглушили выстрелы.

«После кровавого изгнания армян из Баку была подготовлена почва для окончательного выяснения отношений между Москвой и „Народным фронтом“. Еще во время погромов, 14 января, в Баку прибыла возглавляемая близким политическим соратником Горбачева Евгением Примаковым делегация Политбюро ЦК КПСС, чтобы попытаться взять ситуацию под контроль. Прилетел и министр обороны СССР Дмитрий Язов, чтобы лично взять на себя командование многотысячным армейским контингентом, расквартированным в казармах на окраине города. Было принято решение ввести чрезвычайное положение в Нагорном Карабахе, пограничных районах Азербайджана и Армении и в городе Гяндже — но почему-то не в самом Баку», — пишет журналист Томас де Ваал в своей книге о Нагорном Карабахе «Черный сад».

Чрезвычайное положение и комендантский час в Баку ввели в полночь 20 января. Однако большинство жителей узнали об этом лишь утром, поскольку телеэфир был отключен.

«То, что власти не ввели чрезвычайное положение, чтобы прекратить армянские погромы, а сделали это уже после того, как армян в городе не осталось, говорит либо об их цинизме, либо о некомпетентности, либо о том и другом вместе», — считает де Ваал.

Многие из погибших в ту ночь не имели никакого отношения к протестам. Это те, кто оказывал помощь раненым, случайные прохожие и жители окрестных домов.

Даже сегодня, спустя 30 лет, многое остается неясным и продолжаются споры о том, что именно привело к трагедии и кто в ней виноват. Советские власти утверждали, что войска вошли в город, чтобы пресечь беспорядки. Однако многие свидетели тех событий говорят, что армия вела себя слишком жестоко.

Настоящее Время постаралось восстановить фрагменты января 1990-го глазами участников протестов, а также тех, кто до последнего не понимал, что происходит.

Накануне: «удивительное время»

Один из самых спорных моментов событий января — насколько серьезно были вооружены участники народного движения. Министр обороны СССР Дмитрий Язов утверждал, что среди них насчитывалось 40 тысяч боевиков, вооруженных автоматическим оружием. Но журналисты, находившиеся тогда в городе, называли куда более скромные цифры — не более сотни единиц оружия.

Фотографу Санану Алескерову тогда было 34 года: «Я провел на митингах почти двое суток накануне 20 января, но не видел ни одного вооруженного человека».

«Это было удивительное время. Я ходил на митинги, потому что верил, что это начало демократии, нового государства. Я никогда не любил СССР и хотел перемен. И еще это был период необычайной сплоченности народа: мужчины и женщины, старые и молодые, интеллигенты и рабочие… Такой сплоченности, такого единения, такого отношения друг к другу среди жителей Азербайджана я никогда не видел — ни до, ни после. Правда, на этих митингах я практически не фотографировал — попытался пару раз, но у меня отняли камеру и разбили. Люди боялись, потому что знали, что в толпе под видом журналистов или просто фотографов ходят агенты КГБ, которые снимают участников митинга».

Ячейки оппозиционного «Народного фронта» создавались в тот период на многих заводах, фабриках и в учебных заведениях. В энергетическом техникуме такая ячейка появилась по инициативе Замины Джаббаровой. Ей было 42 года, в техникуме она преподавала русский язык и литературу и входила в первый состав «Народного фронта».

«Днем 19 января руководство ячейки сказало, чтобы я собрала всех своих студентов и отвела к Сальянским казармам, потому что ночью ожидался ввод войск. Но я категорически отказалась, отправила всех студентов по домам и по телефону предупредила родителей, чтобы никуда их не выпускали. А сама уже пошла к казармам. Был вечер, вокруг костров сидели несколько десятков людей. Приехал Неймат Панахов — один из тогдашних лидеров национального движения. Он пообещал, что скоро прибудет грузовик с оружием. Пообещал и уехал. Но я не видела в ту ночь ни одного вооруженного человека», — вспоминает Замина.

Одним из тех, кто сидел тогда у костра в ожидании танков, был 22-летний Шахбаз Худуоглы, учившийся на театральном отделении Института искусств.

«Я был активным студентом. Каждый день ходил на разные мероприятия, организованные народным движением, участвовал в митингах, шествиях, акциях протеста, всяких собраниях. В те времена, когда люди собирались вместе и кричали „Свобода!“, „Независимость“, у тебя мурашки по коже бегали».

Вечер: сломанный телевизор

Слухи о том, что в город войдут танки, ходили несколько дней. Но даже сами участники народного движения не знали точно, откуда именно может произойти вторжение. Большинство же бакинцев вообще не знало, что происходит.

Татьяне Ковалевой в 90-м году было 11 лет. Ее семья жила в центре Баку. 19 января отец Татьяны должен был отправиться в длительную командировку.

«Папа был радистом, служил на торговом флоте. Вечером 19 января он собирался уехать на поезде в Одессу и оттуда отправиться в плавание. Но перед этим собирался починить наш сломанный телевизор. Папа поставил его посреди комнаты, разобрал, покрутил, собрал, включил… Телевизор не работает. Опять разобрал-покрутил-собрал. Не работает. И так несколько раз. Мама раскричалась: вот, мол, одну вещь починить не можешь, сейчас уедешь, а мы на несколько месяцев без телевизора останемся. Разразился скандал. Папа взял чемодан и ушел на вокзал, чуть ли не хлопнув дверью. Разобранный телевизор так и остался стоять посреди комнаты. Завинчивала его обратно уже я, наугад. Тогда мы еще не знали, что папа не виноват в том, что телевизор не заработал».

Вечером 19 января в Баку перестало работать телевидение. Как позже выяснилось, в телецентре был взорван энергоблок. Кто его взорвал, тоже до сих пор непонятно. Согласно самой распространенной версии, это сделали либо военные, либо спецслужбы.

Ночь: танки в городе

Войска вошли в город с нескольких направлений, блокировав аэропорт и бухту. Основной вектор движения военных колонн пришелся на территорию, ведущую от северной окраины к центру: несколько проспектов, Сальянские казармы и окрестности станции метро, которую потом назовут «20 января». (Прежде эта станция называлась в честь 11-й Красной армии, которая сыграла основную роль в установлении в Азербайджане советской власти.)

«Ночью 20 января я проснулась от звуков канонады», — вспоминает Эмилия Рагимова. Тогда ей было 47 лет, она работала заведующей отделением в детской поликлинике и жила с матерью и маленькой дочкой близко от того места, где все происходило.

«Стреляли совсем неподалеку, но окна квартиры выходят не на улицу, а во двор, поэтому ничего не могла разглядеть, только слышала шум голосов выбежавших соседей. Было очень страшно, хотя я догадывалась или чувствовала, что что-то такое произойдет. Уже несколько дней по дворам ходили люди и через громкоговоритель звали молодежь идти на митинги. Весь день 19 января напряжение витало в воздухе», — продолжает Эмилия Рагимова.

«Когда началась стрельба, во дворе у нас поднялся переполох. Все взрослые собрались в квартире соседки, у которой было радио, а детям, включая нас с братом, велели сидеть дома. Мне не было страшно. Скорее, как-то… „сюрно“. Конечно, слова такого я на тот момент не знала, но теперь понимаю, что оно больше всего подходит к моим тогдашним ощущениям. Наверное, я уже успела набояться за все предыдущие недели и месяцы, когда в городе почти каждый день что-то происходило», — рассказывает Татьяна Ковалева.

«Побыв немного возле Сальянских казарм, я вернулась домой. А в полночь небо за окном осветили всполохи. На шум проснулся сын. „Это, наверное, ракетницы…“ — предположила я. На что сын ответил, что он недавно вернулся из армии, и может отличить ракетницы от трассирующих пуль», — говорит Замина Джаббарова.

«Он оделся и ушел, а мне потребовалось еще несколько минут, чтобы осознать: это трассирующие пули, и мой сын пошел под эти пули. Я выбежала вслед за ним. Мы жили тогда недалеко от казарм. Бежала по улице, пока не увидела его, стоящего у обочины дороги. Окликнула, он обернулся, и тут мы увидели едущий на нас танк. Люк был открыт, из него высовывался человек странного вида, с длинными волосами, больше похожий на наемника, чем на обычного военного. Я была в ужасе, хотела броситься на этот танк, кричала: „Убийцы! Фашисты!“ Но сын толкнул меня в придорожные кусты и буквально накрыл собой, а потом, когда опасность миновала, увел домой», — вспоминает она.

Боевые патроны

«Было уже около полуночи, когда я увидел, как сверху по проспекту в нашу сторону движутся танки», — вспоминает Шахбаз Худуоглы который находился тогда возле Сальянских казарм. — Были слышны выстрелы, но люди вокруг говорили, что это не боевые патроны, что нас просто хотят напугать. И мы верили, что так оно и есть, что это не настоящие пули. Потому что фактически мы ничего такого там и не делали — просто собрались вокруг костра, безоружные, намеревавшиеся во что бы то ни стало не расходиться".

Но патроны оказались боевыми: «Танки стреляли сперва высоко, гораздо выше наших голов, а потом все ниже и ниже. Чем ближе танк, тем ниже ствол, и вот пули уже летят на одном уровне с нами. Кто-то упал на землю. Увидев это, остальные стали бежать вверх по улице, не отдавая себе отчета, что таким образом еще больше подставляются под пули. Еще один человек упал, теперь уже совсем рядом со мной. Он был ранен, я вместе с кем-то еще оттащил его в сторону и перебросил через ограду находившейся поблизости больницы. А когда возвратились, то увидели, что несколько танков уже ползут по центральным проспектам».

Шахбаз рассказывает, что остаток ночи он с знакомыми провел на боковых улицах: «Я был в шаге от смерти. Но не могу сказать, что ощущал или осознавал это. Страха не было. Хотя и не было какой-то фантастической отваги, которая заставила бы меня лезть на танки. И еще такой момент: звуки выстрелов, раздающиеся издалека, внушают гораздо больше страха, чем те, которые звучат вблизи».

«Тогда я начал подрабатывать после учебы и, скопив деньги, купил себе белый плащ. Роскошная по тем временам вещь, иностранного кроя, — вспоминает Шахбаз. — В ту ночь этот плащ был на мне. После этого его пришлось выбросить — он насквозь пропитался кровью того раненого парня».

«Спланированная провокация»

Лейла Юнус тогда была 35-летней сотрудницей Института истории Академии наук, где также работал ее муж Ариф. В начале января 1990 года она вышла из «Народного фронта» из-за конфликтов внутри него, которые, по ее словам, до неузнаваемости изменили изначальный курс движения. Вместе с мужем, дочкой и мамой Лейла жила в квартире, где ночью 20 января пулеметная очередь прошила окно в коридоре.

«Наш дом находился в центре Баку, напротив здания МВД, и стреляли там так, что у нас разбились окна, выходящие не на улицу, а во двор, — вспоминает Лейла. — Ариф ушел в город, чтобы лично посмотреть, что происходит, и рассказать правду мировым СМИ. Он уходил, возвращался, снова уходил и возвращался все утро и весь день 20 января. Рассказывал, как танки давили и обстреливали все подряд, включая машины скорой помощи. Стреляли во всех подряд, включая детей и стариков. Под пули попадали даже люди, просто вышедшие на балкон. Ариф рассказывал, что некоторых даже добивали. Под утро наш домашний телефон разрывался от звонков журналистов из Европы, России, США. А через пару дней зарубежные журналисты были уже у нас дома. Мы собирали максимально достоверную информацию, чтобы донести ее до мировых СМИ и мировой общественности».

Все это, а также свое видение причин трагедии Лейла и Ариф Юнус описали в своей книге «Из советского лагеря в азербайджанскую тюрьму», изданной в 2018 году на русском и немецком языках.

«Это была спланированная провокационная акция двух самостоятельных сил внутри и вне Азербайджана, интересы которых на тот момент совпали. С одной стороны — представители алиевского клана (с 1969 года, после того, как компартию Азербайджана возглавил генерал КГБ Гейдар Алиев, в Азербайджане утвердилась клановая система правления), которые любой ценой хотели сместить с поста первого секретаря ЦК компартии Абдулрахмана Везирова и вернуть Гейдара Алиева к власти.

С другой стороны — противники Михаила Горбачева, желавшие его скомпрометировать. Надо помнить, что бакинское побоище 20 января было самым кровавым, но не единственным случаем подавления народного движения в советских республиках в те годы. В апреле 1989 года была резня в Тбилиси, а потом, в январе 1991 года, — в Вильнюсе», — говорит Лейла Юнус.

Утро: алое небо и черный город

«Когда начало светать, небо было кроваво-алым. Я не преувеличиваю, никогда не видела такого красного рассвета в январе. А улицы были черными — черные флаги и ленты повсюду, черная одежда на людях… И неописуемо гнетущая атмосфера. Притихший, опустошенный, раздавленный город, — вспоминает Эмилия Рагимова утро 20 января в Баку.

«Мы с соседкой вместе шли на работу, она была моей коллегой. Мы шли пешком мимо танков, на которых сидели солдаты с автоматами. Соседка — молодая эмоциональная женщина — все порывалась крикнуть им что-то резкое, обругать, я насилу ее удерживала. Тогда мы лишь смутно знали, что случилось. Подробности я узнала, уже придя на работу. Узнала, что среди прочих убили поклонника одной из медсестер и одного из «папаш», как они назвали отцов своих пациентов. А шофер рассказал, как ночью вез главврача в поликлинику буквально под огнем, как в кино», — рассказывает Эмилия.

Утром 20 января Шахбаз Худуоглу с друзьями пошел в центр города: «По пути нам попалось несколько раздавленных танками машин. А когда добрались до центра, до Площади фонтанов, где обычно гуляют горожане, увидели, что вся площадь уже «облачена» в черный — на всех деревьях люди повязали черные платки, ленты, шарфы, будто заранее приготовленные. И сам город — деревья, здания — будто ощущал, что произошло, был переполнен скорбью».

«У одной из соседок был сын-подросток, лет шестнадцати. В ту ночь он не пришел домой, и никто не знал, где он. Соседка была уверена, что сына убили, — вспоминает Татьяна Ковалева. — Но утром он явился — живой, здоровый и похмельный. Оказывается, он даже не был в курсе, что произошло: всю ночь просидел с друзьями в каком-то видеосалоне, пил и смотрел кино».

Замина Джаббарова, узнав о множестве раненых, пошла в больницу, чтобы сдать кровь: «Но врачи отказывались — говорили, что донорской крови хватает с лихвой, очень многие захотели помочь пострадавшим».

«На улицах я видела лужи крови и выложенные вокруг них гвоздики, — продолжает она. — А в центре города стояли танки, но в них сидели уже совсем другие люди, не те, что ночью. Это были молодые ребята с совсем другими лицами, обычные солдаты-срочники. Это не они стреляли, я уверена».

«Так получилось, что, проведя на митингах почти двое суток до этого, я так вымотался, что всю ночь с 19-го на 20-е спал дома. Когда началась стрельба, отец не стал будить меня, чтобы я не пошел туда. Так что на улицу я вышел уже утром 20 января», — говорит фотограф Санан Алескеров.

«Вместе с несколькими друзьями мы подошли к тогдашнему зданию ЦК, и тут навстречу нам выехал танк. Мы ринулись на него, стали кричать что-то… Танк остановился. Никто нас не трогал, но идти дальше смысла не было, — рассказывает он. — Я пошел домой, уже один, по пустым улицам. И уже почти на подходе к дому опять «встретился» с танком, выезжающим из-за угла. И вот тут уже мне стало страшно. Никогда в жизни я так не боялся, как тогда. Когда вас несколько, ничего не страшно — ни броситься наперерез танку, ни даже умереть. Но когда ты один, и дуло смотрит прямо на тебя… Я забежал в первый попавшийся двор, взлетел на самый последний этаж и переждал там, пока танк уехал».

Потом: парк, превратившийся в кладбище

«Вечером 20 января вернулся папа, — говорит Татьяна Ковалева. — Сказал, что не смог сесть на поезд и провел ночь и почти весь день на вокзале. Он рассказал, что творится в городе. Поел, помылся и на этот раз все же уехал в Одессу. А мы почти неделю не выходили из дома, питаясь овощными консервами, — благо дома был большой запас. Уже в середине 90-х я пришла в гости к новым знакомым, живущим в микрорайоне, недалеко от того самого места, откуда вошли танки. И впервые своими глазами увидела следы от пуль на стенах хрущевки. Знакомые рассказали, что двое их соседей погибли, даже не выходя на улицу. Просто подошли к окну, и в них попали пули».

Вечером 20 января фотограф Санан Алескеров пошел в больницу, куда привозили раненых и убитых: «Там мне удалось поснимать, но на следующий день ко мне в мастерскую пришли несколько человек, представившиеся членами «Народного фронта», и попросили отдать им пленки. Сказали, что их нужно отправить на Запад. Я впервые видел этих людей, но поверил им, отдал пленки, и до сих пор так и не знаю, куда делить те фотографии и что с ними стало. Может, и в самом деле на Запад отправили».

«Тогда мы убедились, что нет армии, которая нас защищает. Есть армия, готовая нас уничтожить. Армия, в которой мы служили, вдруг обернулась против нас же самих. И верить в такую армию было уже невозможно. Но при этом после всего пережитого я не впал в депрессию, у меня не было никакого потрясения», — говорит Шахбаз Худуоглу.

22 января телевидение опять работало, и по нему транслировали похороны погибших. Их хоронили с одной из главных площадей города, тогда еще называвшейся площадью Ленина, а теперь — площадью Азадлыг (Свободы). Огромная толпа прошла через весь центр в Нагорный парк, который в тот день превратился в Аллею Шехидов (шехидами в Азербайджане называют павших в бою или в борьбе за свободу).

«Людей было очень много, все в черном, очень гнетущая картина, даже когда видишь ее по телевизору, — продолжает Эмилия Рагимова. — Фоном к этому из репродукторов звучала песня «Ayrılıq» («Разлука»), которая тогда была вроде негласного гимна народного движения. Это песня 50-х годов, красивая, но она до сих пор ассоциируется у меня с теми похоронами. Как и гвоздики, которые я с тех пор не люблю».

«В день похорон мне было не до съемок — просто не в состоянии был. Толком поснимать мне удалось лишь на сороковой день, когда люди вновь собрались на Аллее Шехидов, чтобы помянуть погибших, как это принято в исламе. И эти фотографии — единственные сохранившиеся у меня с тех дней», — говорит Санан Алескеров.

Многие рассказывают, что все эти 40 дней весь город держал добровольный траур. Мужчины не брились, во дворах устраивали поминки по погибшим.

Расследование причин трагедии и поиск виновных продолжались несколько лет

---

Эмилия Рагимова сейчас на пенсии и живет все в том же доме, неподалеку от которого установили мемориал памяти жертв 20 января.

Замина Джаббарова — работающая пенсионерка.

Таня Ковалева выросла и стала экономисткой.

Шахбаз Худуоглу возглавляет издательский дом Qanun.

Санан Алескеров продолжает фотографировать.

Супруги Юнус продолжали правозащитную деятельность уже в независимом Азербайджане, пока в 2014 году не оказались в тюрьме по обвинениям в мошенничестве, уклонении от уплаты налогов, незаконном предпринимательстве и фальсификации документов. В результате многочисленных протестов международного сообщества, в первую очередь ЕС, срок заменили на условный. В 2016 году супруги эмигрировали в Нидерланды, где и живут сейчас. При этом на родине уголовное дело против них прекращено не было.