СОКРОВЕННОЕ. Вспоминая наивного гения

Источник материала:

Эти высказывания сделаны в разное время людьми, близко знавшими Александра ПРОКОПЕНКО в жизни: друзьями, родственниками, партнерами, журналистами. Вчера, 16 ноября, наивному гению белорусского футбола исполнилось бы пятьдесят два...

Людмила Волкова (двоюродная сестра Александра Прокопенко):
— Он рос очень шустрым, неуемным мальчиком. Мог бегать с утра до вечера, домой не загнать, настолько много было в нем энергии. Вечно на улице, отчего всегда немного простуженный, вечно в бегах. Любознательный. Ловил ворон на “ночевку”, как называли ту самодельную конструкцию. Искал острых ощущений.
Учился в бобруйской школе N 5, где его мама преподавала белорусский язык и литературу. И моя мама, Сашина тетя, — тоже учительница, и третья сестра (ее как жену командира партизанского отряда немцы замучили во время оккупации в Минске). А Сашин отец был во время войны в Ленинграде, блокадник.
По успеваемости Саша был середняк: четверки, тройки, случалось и “пять”. Хорошо шли гуманитарные науки. В младших классах ходил в музыкальную школу — учился играть на баяне (а следом и младший, Витя). Но потом появился мяч — и заниматься музыкой стало уже не заставить.
Заикаться Саша начал лет в пять-шесть после сильного испуга. Так и не смогли вылечить. Но при этом он когда пел — не заикался. Уже во взрослой жизни соберутся с братом Витькой у мамы и поют. Последнее время часто напевал Антонова: “Вгляжусь в тебя, как в зеркало...”
До переезда в Бобруйск мы жили в деревне Старинки — в младших классах Саша очень любил приезжать сюда к бабушке на каникулы. На печке посидеть, семечки погрызть, сухофрукты...
Когда Саша закончил восемь классов, в городе открылся химико-технологический техникум. Сел летом за учебники и поступил.
...Изменило ли его минское “Динамо”? Став знаменитостью, Саша остался прежним. Каким я его знала с детства. Характер у него такой, что вся эта слава не имела значения, что ли. Ему в голову не могло прийти, что он великий, что с людьми можно общаться через губу... Вернувшись из Москвы после Олимпиады, зашел по-простому: “Люд, дай поесть, а то мама на работе...”
...О его семейной жизни говорить не буду. Встречалась с Натальей считанные разы, и сложившееся впечатление может оказаться обманчивым. А Димочку помню хорошим, добрым мальчишечкой. В детстве был очень похож на Сашу. И такой же подвижный, даже есть не мог спокойно, ложка у него раз-раз-раз, быстро-быстро. Любил отца.
...Что-то у Саши произошло во время турне минского “Динамо” в США. Какую-то передачу от кого-то повез — в Америке много выходцев из Бобруйска — и его вроде как засекли. По возвращении Саша обронил, что “этого ему не простят”. А чего “этого” — так и не рассказал.
...Когда вокруг стали поговаривать, что Саша пьет, я ничего не могла понять. Столько раз приходил или забегал — будь пьяницей, попросил бы налить сто граммов, но, поверьте, никогда! Я работала экономистом комбината, и мама моя хорошую пенсию получала, жили небедно... Если бы люди не судачили, никогда бы не поверила.
Мне кажется, он не понимал, что делает что-то плохое. Это же было с людьми, с которыми он рос, учился, здесь все его знали... Сейчас, прожив жизнь, я вижу, что если не все, то большинство так жили. На любом предприятии, в любой компании выпить считалось в порядке вещей. Просто он был знаменитостью, был слишком на виду.
И мой отец был не прочь выпить, и Сашин, но они не были “горькими”, из дома не тянули, не просили... И муж у меня, и старший брат, и мужчины на работе — они все были в отношении спиртного, как Саша. Все, бывало, собирались, выпивали, расходились по домам — жены поругают, однако в душе мирятся как с неким неизбежным злом.
Я сколько спрашивала у покойной тети, Сашиной мамы, зачем его туда отдали? И она никогда мне на этот вопрос не ответила, не знала, что сказать. Думаю, родители сами потом поняли, что не надо было этого делать. Наверное, нарушения режима влияли на Сашину игру, и отца с матерью к этому шагу подтолкнули. Саша был как загнанный зверек, он искренне не понимал, чего от него хотят, такой поворот его сильно надломил.
Первый раз Сашу забирали в ЛТП из моего дома — санитары и с ними отец. Если бы знала, куда и зачем — не открыла бы дверь. Это оказалась большая ошибка, которую потом поздно было исправлять. Бобруйск — большая деревня, где все друг друга знают, и Сашу тянули налево и направо. А он настолько добрый, не мог человеку отказать. Приходил иной раз ко мне: “Люд, ну не нужна мне эта водка. Дай у тебя побуду, отдохну от них всех”.
Когда Сашу увезли на лечение, в семье это считалось закрытой темой. В Бобруйске чуть не все были в отношении спиртного примерно одинаковые, но за всю жизнь не слышала, чтобы кого-то лечили. Понятно, что родители все скрывали, считали это большим позором. И почти никто ничего не знал. Тетя не разрешала туда к нему ехать. Как-то мы с мужем собрались навестить Сашу — Ольга Савельевна пришла ко мне на работу и сказала: “Не смей. Я знаю, он тебя упросит, и ты его заберешь”. Саша звонит оттуда, просит приехать, хотелось ему кого родного увидеть, а что ему ответишь, не скажешь же, что мама настрого запретила.
После первого лечения Саша заходил к нам таким, как и был. Ничто не меняло его человеческой сущности: ни слава, ни беда. Играл в могилевском “Днепре”, потом в Баку — но от этой темы он старался уходить. Мне кажется, его угнетало, что это не минское “Динамо”. На матчи “Днепра” тогда ездило много бобруйчан — специально смотреть Сашу.
Как и раньше, появлялся в Бобруйске по мере возможности — по-прежнему один, без Наташи. В мае всегда приезжал на день рождения матери, в октябре — отца. Первого января день рождения Вити — на второй день Нового года обычно праздновали.
...После возвращения со второго лечения Саша прожил буквально несколько дней. Из ЛТП его забирала мама, заехали в Бобруйск. Купили ему костюм, туфли “Саламандер” — большой дефицит в то время. Ничего не предвещало трагедии, человек собирался жить. Меня сейчас гложет: Саша хотел со мной о чем-то серьезно поговорить. Я его теребила: “Так скажи сейчас!” — “Нет, не хочу на бегу, спешу в Минск. Но скоро приеду и все расскажу”. А через день или два Саша умер.
Тело привезли в Бобруйск, организационными хлопотами занимался первый Сашин тренер Владимир Кириллович Сосункевич. В последнюю ночь я Сашу всего обсмотрела: нигде никаких ссадин, только правая рука согнута намертво, скукожена — словно, умирая, лежал на чем-то холодном и сильно замерз. Руку потом пристраивали в гробу, подложили под тело, чтоб не было заметно.
Что еще сказать? После Сашиной смерти виделась с Наташей всего один раз — она привезла Диму на похороны Ольги Савельевны. Когда умер отец, уже не приезжала. Потом вышла замуж, выехали семьей в Америку. Как-то в США ее случайно встретил наш бобруйский знакомый Володкович (в каком городе, штате — не запомнила). Наталья тогда работала в магазине продавцом. Про Диму сказала, что играет в футбол.
...Что бы про Сашу сейчас ни писали, он был очень хороший человек. Главные его качества — доброта и отзывчивость. И еще совестливость, которая ему в жизни не помогала. Не отказывал во внимании любому встречному. Считал, нельзя человека обидеть. Не мог не остановиться, когда к нему обращались. Мне это в конце концов надоедало, а он оправдывался: “Люда, ну человек хочет со мной поговорить...” Дойти с ним до вагона — занимало час, его все останавливали.
Он с детства был такой. Младшему Витьке велят что-то сделать, а в итоге все равно сделает Саша. Это по жизни с ним сохранилось.
...Думаете о Саше писать? А кому это надо сейчас, когда человека нет? Вы еще не понимаете всего по молодости. Все это человеку надо при жизни...

Николай Грищенко (выпускник отделения футбола Бобруйской ДЮСШ, в настоящее время преподаватель сельскохозяйственного колледжа):
— Наш детский тренер Владимир Кириллович Сосункевич — минчанин, раньше играл в чемпионате республики. В Бобруйск приехал по распределению после окончания Минского института физкультуры в 1965 году. Набирал группы, просматривая дворовые команды.
В 1966 году наша команда мальчишек 1955-56 годов рождения шла на выигрыш республиканского финала “Кожаного мяча” (проходил в Бобруйске), обыграла основных конкурентов, в том числе минчан 2:0, но после этого главный судья турнира Михаил Бозененков стал сверять данные и обнаружил левого игрока. Результат аннулировали, а бобруйчан сняли с соревнований. Потом Сосункевич записал нас к себе в секцию в ДЮСШ.
В 1968 или 1969 году мы впервые выиграли “Хрустальный мяч”, став чемпионами республики по юношам — в команде выступал и Саша Прокопенко.
В Прокопе, как и во всех бобруйских, сидела неприязнь к областному центру. Очные встречи всегда судили могилевские арбитры, которые подсвистывали, ставили пенальти — в итоге Бобруйск все время проигрывал: 0:1, 1:2... Редкая ничья была лучшим исходом. И в сборную области включали в основном могилевских, бобруйчан не замечали. Место левого полузащитника — позицию Прокопа — тренер отдавал Лене Минову из Могилева.
До окончания школы Сашка был худенький, хрупкий. Тренировавший взрослый “Строитель” Геннадий Штейнбук его не жаловал, к команде долго не подпускал. И, сыграв на своем последнем “Хрустальном мяче”, Прокоп полгода болтался без дела — выступать за юношей уже не имел права, во взрослую команду не звали.
Пару раз Сашку выпускали на замену на исходе матча — и на этом все. Дебют в основе произошел летом 1971-го, когда в Бобруйск приехала сборная ветеранов СССР. Прокоп блеснул в матче незаурядным дриблингом, забил Хомичу решающий гол. После игры легендарный вратарь подошел к Саше и сказал: “Забираем тебя с собой в московское “Динамо”. Только после этого в республике зашевелились. Вызвали на просмотр в могилевский “Спартак”, а по окончании сезона перевели в минское “Динамо”. Там его быстро поставили в основу, но почти сразу Сашка сломал руку. Вернулся в строй основным игроком.
Потом, будучи уже матерым игроком высшей лиги, периодически в Бобруйск наезжал. Дружил с Саней Ракитским (умер летом 2002 года в Молодечно), Колей Мартушковым (Мортик, покойный председатель райспорткомитета).
Из “Строителя” Прокопа можно было забирать много раньше — он родился футболистом, от природы все умел, его не надо было ничему учить. В юношах выделялся, читал игру на несколько ходов вперед, быстрее других принимал на поле решения. Сверстники это превосходство чувствовали. Но при этом Саша оставался спокойным, компанейским парнем. Когда на “Хрустальный” играли, мог бокал пивка или стакан вина уже тогда пропустить, но завтра все равно был лучшим.
По характеру скромный, от рождения заикался. Добродушный, любил шутку. Его уважали.
После восьми классов поступил в Бобруйский химико-технологический техникум. Там с ним учились сестры-близняшки Соня и Наташа. Саша выбрал Наташу. Тогда скромная, симпатичная девчонка приехала в город из поселка. На свадьбе свидетелем был Вася Тимофеев — его одногодок и приятель по Бобруйску (не путать с игроком минского “Динамо”), жили на одной улице, сейчас он в Америке. Из динамовцев приехали Слава Хрусталев и Валера Семенов. Свадьба была дома, не делали звездной.
Жили нормально, но потом в Минске у Прокопа пошла своя жизнь, с поклонниками и поклонницами... После гибели Саши Наталья вышла замуж и уехала в США.

***
Через какое-то время после перехода Александра в “Динамо” мы, старшие юноши Бобруйской ДЮСШ, играли в Стайках матч первенства “Хрустальный мяч”. Каково же было наше удивление, когда по окончании игры в автобус вошел старший тренер минского “Динамо” Иван Мозер, поздравил с победой, а младшему брату Прокопа Витьке (Виште, как его всю жизнь называли) сказал: “Готовься, скоро и тебя заберу”.
Вишта 1956 года рождения не отличался “физухой”, но у него была очень светлая голова. Потом в армейские годы в его послужном списке появится медаль за победу в чемпионате Вооруженных Сил СССР. Финальная пулька проходила в Ростове — команда Вишты неожиданно обыграла традиционно сильных “немцев” (ГВСГ) и “венгров” (Южная группа войск), которых никогда не побеждала.
Почему не заиграл в большом футболе? Может, тренера не было, который где-то попридержал бы, а где-то подтолкнул, может, характером мягковат. И водочка... Его в гомельском “Спартаке” пробовали, заканчивал там университет (1973-77), в 1977-м стал чемпионом БССР по вузам.
Братья все трое неплохие парни были, добродушные, зла никому не делали, не хамы. Старший Анатолий (сводный по матери) — работяга на “резиновом” заводе: с бригадой в баню, с бригадой в парк... А какие тогда у рабочего люда интересы? Все через выпивку.
Умирали в таком порядке: Саша, мать, отец, Толик, Вишта. Пока жила мать, было по-другому. Ольга Савельевна работала учительницей начальных классов, отец — завгаром в городской больнице. Я часто у них бывал — хорошая женщина, всегда накормит, спросит про дела, про учебу. Постирает, наварит, даст сыновьям задание что-то сделать на огороде. Мать была главной, держала семью, ее слушали, хотя тогда все уже выпивали. После ее смерти все и покатились.
Вишта стал крепко выпивать, развелся с женой, съехал в родительский дом к брату (большой деревянный дом в частном секторе Бобруйска по улице 8 Марта). Жили беспутно, все распродавали. Потом брат умер, и Вишта остался совсем один. Продал дом, покинув себе одну комнатушку. Не приспособлен был к жизни, не следил за собой, поговаривают, умер от истощения. В чем отошел, в том в гроб и положили...

Яков Берлин (выпускник отделения футбола Бобруйской ДЮСШ, ныне начальник цеха Бобруйского машиностроительного завода):
— Сашу, игравшего на “Кожаном мяче” за первое домоуправление, Владимир Кириллович присмотрел в четвертом классе. Тогда же из команды второго домоуправления попал в группу ДЮСШ и я. Там мы вместе занимались четыре года, потом Саша поступил в техникум, где была своя команда, а я продолжал учиться в школе. Пересекались на сборах: главный тренер юношеской сборной области Виталий Шарбур вызывал меня, Прокопа, Сашку Станишевского. Но в команду бобруйчане не попадали — Шарбур вел группу подготовки могилевского “Спартака” и старался обходиться своими.
В 1971 году я ушел в армию, а Прокоп заканчивал техникум. Геннадий Штейнбук взял его в команду, и Сашка тренировался с мужиками. В своем дебютном матче против ветеранов СССР он отличился и вскоре был вызван в дубль минского “Динамо”.
Обо всем этом я знал по отголоскам, из писем ребят. Весной 1973-го, возвращаясь на дембель через Минск, зашел на стадион и встретил Сашку — он завел к себе в гости (жил в общежитии — круглое здание на углу Комсомольской и Ленинского проспекта). Потом мы часто встречались.
В юношах Прокоп не представлял из себя чего-то сверхъестественного, был в группе как все. Из способных, конечно, хорош в обыгрыше, с головой, но звездой команды не был. За сборную области никто из бобруйских не сыграл, в том числе и Саша, хотя юношеская команда у Бобруйска была приличная. Один раз Шарбур прислал Сосункевичу телеграмму — вызов четырем игрокам на сбор перед турниром в Молдавии. Сосункевич показал эту телеграмму ребятам и предложил не ехать, потому что все равно не возьмут. И мы не поехали.
По характеру Прокоп был нормальный, уравновешенный, не тихоня и не буян. Как все ребята его возраста. В техникум так просто никто не поступал — надо было готовиться, выдержать экзамены, конкурс. Это был новый техникум, котировавшийся в городе. Саша поступал своим умом.
Старший брат (года на два-три старше Саши) поначалу был ничего, а потом стал непутевый. В футбол не играл. Младший, Витя Прокопенко, прилично играл у Штейнбука в “Строителе”, потом пошел в армию и выступал на союзной “вооруженке” за команду Белорусского военного округа.
Отец — седоватый мужчина, зав- гар на гидролизном заводе, а в последнее время в центральной городской больнице. Болельщик — приходил переживать за сына еще при “дяде Леше” на городском “Кожаном мяче”.
Откровенно говоря, отец сильно пил, старший брат тоже. Потом втянулся и младший — Витя. И Саша в такой обстановке имел пример.
Серьезно выпивать начал, будучи популярным игроком минского “Динамо”. Все просто: приезжал в Бобруйск знаменитым человеком, кумиром, переполненный стадион, все друзья, и каждый хочет угодить, зовет принять “за дружбу” или “за знакомство”. А характер у Саши был мягковат — не умел отказывать. Но когда я после армии к нему в общежитие заходил, Прокоп грамма в рот не брал.
После его возвращения из ЛТП сидели в ресторане с Прокопом и чемпионом Союза по боксу Анатолием Березюком — Саша говорил, что тяги к спиртному не испытывает.
Был фанат футбола и вряд ли мог заниматься чем другим.

Виктор Попов (одноклубник по бобруйскому “Строителю”):
— Команда тогда у нас была очень приличная, опытная. Играл Евгений Башкатов из могилевского “Спартака”, еще ряд футболистов после команд мастеров. Но Сашу приняли хорошо — видно было, что пацан играет. Ставили левым полузащитником. Звездой по тому составу, конечно, не был, но игры не портил. Очень техничный, забивал в основном метров с 18-20. У него был хороший удар с обеих ног, не прямым подъемом, а с подкруткой, особенно внешней стороной стопы. Сердце имел железное, работал два тайма, не останавливаясь. И характер покладистый, словом, отличный во всех отношениях паренек.
Насчет выпивки — это у них семейное. Отец был добрый, приветливый мужик, но имел такой грех. Выпивал и старший сводный брат Анатолий. Младший, Виктор, был, по-моему, еще талантливее Саши. Сгубила водка... Мама — учительница, хорошая женщина, по-видимому, просто не могла справиться со своими мужиками.
Придя в “Строитель”, Саша быстро втянулся в “это дело”, любители тоже имелись. До того закончил химтехникум, работал на РТИ и играл за заводскую команду на первенстве коллективов физкультуры.
Когда стал ведущим игроком минского “Динамо”, ничего в нем не изменилось. Каким был, таким и остался. Приезжал после сезона в Бобруйск, встречался с теми, с кем играл раньше. Угощал, как правило, он, а не его. Публики околофутбольной много — знакомые, просто болельщики, для всех было за честь. Не сказать, чтобы он так уж со всеми подряд садился за стол — имелся определенный круг. С кем-то больше дружил — Сашей Ракитским, вратарем Володей Гриценко. Но и с другими ровные, хорошие отношения, не зазнавался, не кичился минским “Динамо” или олимпийской сборной. Когда у меня серьезно заболел сын, а в Минске, куда требовалось везти, никого не было, после немалых сомнений (сколько лет прошло!) позвонил Прокопу. А Саша с ходу позвал: приезжай! Потом сколько надо у него в Минске останавливался, чувствовал себя как дома.

Альберт Денисенко (начальник команды минского “Динамо” в 1970-73 годах):
— Прокопенко талантище был, это с самого начала в глаза бросалось. Но сколько с ним нянчились, вшивали, расшивали, куда только ни возили... Есть такой тип людей — бесхарактерный добряк. В конце карьеры отдали его в могилевский “Днепр”, думали спасти, но он и там “керосинил”, пропадал...

Александр Горбылев (начальник минского “Динамо” в 1975-76 годах):
— С матерью Александра Прокопенко встречался один раз — вызвали ее из Бобруйска по конфликтной ситуации, когда Саша крепко “употребил” и находился в таком состоянии, что Горянский собирался чуть ли не отчислять. Мать — заслуженный педагог, и мы надеялись, что ее влияние поможет. Переживала, конечно, как учительница и как мать. К руководству ее водили, генерал Шкундич беседовал, чуть ли не к зампреду Совмина собирались отправить. Но что она могла сделать, если Прокоп с Григорьевым сразу после игры садились в “Москвич” последнего и летели в Вильнюс в ночное кабаре, а к утру возвращались? В 11.00 у команды баня — появлялись с разобранном состоянии. Разговаривать с Сашей было трудно, он заикался и поэтому отвечал на вопросы односложно, да-нет, завязать беседу не получалось. При этом много читал, смотрел телевизор — довольно развитый был человек.
Жена Наталья, наверное, могла бы повлиять на него, но пользы большой руководству не приносила. Команде лететь в Одессу — Наталья говорит: “Александр Иванович, вот вышел с сумкой, стоял на этом месте, а сейчас нету...” А через 20 минут самолет в аэропорту “Минск-1” — отправились без Прокопенко. Летели в Бирму, самолет из Москвы — занес в поезд сумку, говорит, пойду минералки куплю — и канул. Так сумка одна до столицы и ехала. Взбалмошный был.
Как-то мчал в Заславль двух интересных женщин, врезался своей новой “Волгой” в задний мост хлебного фургона, грузовик перевернулся. Александр и попутчицы, что удивительно, обошлись без травм, но боялись за водителя фургона. Я как бывший следователь поехал к водителю на квартиру, заставил его снять штаны, лично осмотрел ноги, руки, спину... “А теперь поедемте к вам на автобазу узнать, сколько стоит ремонт”. Взяли справку, я вызвал Наталью, говорю, быстро внесите, в противном случае будете платить в десятикратном размере. Так оплатили ремонт грузовика. А “Волгу” еле- еле затащили в гараж УВД Минской области, там она простояла не один месяц, отец из Бобруйска приезжал по выходным восстанавливать — а Сашке она так нужна была, как зайцу стоп-сигнал...
Ему природа очень много дала, таким вот футболистом родился. Понравился Бескову — единственный минский динамовец играл на московской Олимпиаде. Работоспособный. Не подлежал призыву в армию по физическому недостатку — заикался. Пил. Уже первого зампреда Совмина втянули в эту борьбу, ампулу ему зашили противоалкогольную в шею — конспиративно, ни он, ни Наташка не знали. А ему все равно: неделю-полторы держится, потом как даст — два-три дня нету, ищем по всему Минску. Баню для него специально организовывали — чтобы выгнать все, что за вечер накопилось. Окунали в воде, парили усиленно. Короче говоря, помучились с ним прилично.
Но игрок — таких в Белоруссии больше не было. То, что творил Прокопенко на поле, — импровизация на импровизации.
О смерти Прокопенко узнал, возвращаясь из Червеня с игры дубля минчан с “Памиром” (5:1) — сообщил администратор команды Леонид Василевский. Я стал обзванивать, выяснять (Наталья потом высказала обиду, что ей сообщили последней, но я как профессиональный криминалист должен был сначала четко удостовериться, не двойник ли, не однофамилец). Когда решили, что похоронят на родине, звонил в Бобруйск: надо забрать тело, а кто-то в ответ нахамил в трубку, дескать, кто получил “заслуженного”, тот пусть и забирает. Дошло до того, что отец и родственники хотели забрать на легковой машине... Потом Валерий Семенов, работавший в отделе футбола, помогал отправить тело в Бобруйск...
Сын Александра Прокопенко, когда учился в институте физкультуры, играл за команду “Смена”, с которой работали мы с Малофеевым. Но футболиста не получилось, объяснили ему как есть и отчислили. Наталья приезжала, хотела, чтобы сын был в составе, но он не тянул...

Анатолий Боговик (игрок минского “Динамо” в 1972-77 годах):
— О Саше много ерунды сейчас говорят, чуть ли не Иванушкой-дурачком представляют. Но так дураки в футбол не играют. Я много лет жил с ним на выездах в одном номере — нормальный был человек, любил музыку, книги. Это когда стал постарше, начал чудить. Те, кто его сейчас хают, — сами и испортили.
В “Динамо” Саша пришел в 1973 году при Иване Мозере, с января команда приступила к тренировкам. В первой же своей игре за дубль в Ворошиловграде сломал руку, несколько недель не тренировался. А потом стал играть в составе. Перспективный футболист, самородок, школы как таковой не было, через тренировки повышал мастерство. По характеру дружелюбный, компанейский, легко влился в коллектив. Заикание даже шарм какой-то ему придавало.
В 1973 году вылетели из высшей лиги, пошла тренерская чехарда: Бозененков, Егоров, Горянский... В первой лиге играли нормально, неплохая полузащита была. Саша вписывался: хорошая выносливость, чутьишко на гол, умел открыться в нужной точке штрафной. Это Богом дано, вряд ли тренеры в Бобруйске или где-то еще могли такому обучить. Когда начинал, в основном участвовал в подыгрыше, позже стал брать игру на себя.
Заикался в основном после физических нагрузок, а в жизни было почти незаметно. Или мы привыкли?

Владимир Курнев (игрок минского “Динамо” в 1970-76 и 1979-80 годах):
— Прокоп всегда был по поведению одинаковый. Его еще Базилевич отчислял, брал назад — ребята ходили просить. Ни за кого мы столько раз не просили, как за Сашку. Малофеев с Гараем его “подшили”, но он эту ампулу умудрился потом выдрать... В ЛТП отправили, когда начало прогрессировать, хотели как-то спасти.
С Олимпиады-80 Прокопа встречали — оцепили милицией вокзалы, с поезда его в машину — и на базу в Стайки. Предстояла последняя игра круга дома с киевским “Динамо” (а первый матч второго круга по календарю — с Киевом же на выезде). Отыграли нормально, Прокоп был в порядке. Распустили всех по домам на побывку — и все, Прокопа не стало.
К отъезду в Киев Саша не явился, проиграли там 0:4. Возвращаемся в Минск — появляется в олимпийском пиджаке с эмблемой... Отзывает меня: поговорить надо. “Н-ну т-ты же знаешь, как я люблю футбол... Н-ну будет собрание, ты скажи, что давайте... самый последний раз...” Как не попросить, просили — футболист классный, столько лет вместе играли, и человек хороший. Множество этих “последних раз” было. То жену приведет на помощь, то сына...
В команду Саша пришел из Бобруйска, нигде, кроме первенства республики, не выступая, — и безболезненно, практически сразу вошел в игру. Один или два матча за дубль — и прочно обосновался в основе. Средняя линия: Боговик (1947 г.р.), Курнев (1950), Прокопенко (1953) — разница в возрасте три года. Дружили.
Он был очень ранимым человеком. Есть люди, которых после поединка надо ругать. А есть, которых можно только хвалить. Малофеев эту деталь в нем подметил, и как бы Сашка ни сыграл, всегда хвалил. Его после разбора ребята подкалывали: “Прокоп, ты сегодня опять был король”.
Всю жизнь играл левого хава. За счет чего забивал — по сей день не могут понять. Наверное, природное чутье на моменты. Отбил вратарь — Прокоп тут как тут, прострельная передача — Прокоп головку всунул. Сильным ударом не обладал — подкрутка, вырезочка... Он, кажется, вообще не с удара забивал — выскочит в разрез, с отскока, протыка, прострела, головой, в опережении... Это от природы, такому не научишься. Стартовая скорость была неплохая, скоростная выносливость, забеги на 400 метров выигрывал (длинный спринт очень тяжелой дистанцией считается, на второй половине ноги ватные), а на трех километрах последнюю стометровку вообще бежал спиной — так далеко от всех открывался.
А загулов Прокопа никто не видел, он просто исчезал, сам по себе. Никого из команды с собой не тянул. Хватятся ехать: все на месте, а Прокопа нет.

Андрей Сосницкий (игрок дубля минского “Динамо” в 1982-85 годах):
— Близкой дружбы между нами при почти десятилетней разнице в возрасте быть, понятно, не могло. Были нормальные доброжелательные отношения. Несколько раз забирал его из ресторанов: звонили из клуба или сам Саша. У него тогда была бежевая “пятерка”. Общежитие дубля находилось в одном районе с его домом, и “водительская” функция выпадала на кого-то из нас. Не припомню, чтобы Прокопенко был “в умате” и его требовалось грузить — просто выпивши. Понимал, что в таком состоянии лучше за руль не садиться. Но что удивительно, на следующий день после ресторана он был на тренировке лучшим по самоотдаче. Пытался что-то подсказывать молодым. Но объяснить, как Пудик или Боровский, не мог — больше учились, глядя на него. Наше поколение его уважало. Кстати, молодых он никогда за собой в кабаки не тащил, у него была своя компания, вне команды.
По большому счету, он мог жить только в футболе, ничего другого у него за душой не было. Конечно, столь страшный финал не мог прочитываться в своей конкретике, но трудно было представить для Саши положительное послефутбольное будущее. Мне кажется, после ЛТП и списания в могилевский “Днепр” вариант возвращения в главную команду республики уже не рассматривали: шла смена поколений, появились новые имена. Для него уже не имелось роли в новой команде: дядькой, как Пудышев, он быть не мог, а другую роль для 33-летнего ветерана придумать трудно.

Анатолий Байдачный (игрок минского “Динамо” в 1975-79 годах):
— Возвращение Прокопенко — это что-то особенное. Это легенда. Он только начинал говорить, как все тут же заливались смехом. Его оправдания были детскими и наивными. Поверить им мог только другой такой же человек.
Саша заикался, но вместе с тем ужасно любил рассказывать всякие смешные истории. Едем в автобусе часов пять-шесть, а он все рассказывает. Слушать его было тяжело, но все делали вид, что нам нравится...
...Мы все не помогли ему в трудную минуту. Из тренеров только Базилевич пытался его лечить. Все остальные стремились его использовать. Были такие, кто говорил: “Да ладно, пусть пьет, лишь бы играл”.
Этот человек раскрыл 30-40 процентов своих истинных возможностей. Потенциально он был гениальным футболистом. Но так сложилась судьба, что он не сумел стать звездой калибра Яшина или Блохина.

Геннадий Абрамович (тренер дубля минского “Динамо” и юношеских команд):
— Ему бы характер, он бы еще на голову сильнее играл. Футболист от природы. Не прошел никакой школы, с первенства республики. Тренеры юношей его пропустили. Только когда выступал за взрослых, заметили и пригласили из “Строителя” в минское “Динамо”. Мозги футбольные на очень высоком уровне, а в жизни рассудительности не было, заносило.
Взяли в команду — чуть адаптировался, и пошел, пошел... Постоянно обстукивался в “стенку”. Умел здорово играть без мяча. Штрих его манеры игры: он всегда третий. Если идут два игрока — один с мячом, другой открывается, — он открывался тоже, предлагал вариант.
Базилевич считал, что игрок должен действовать коллективно, декларировал мысль, что премьеров ему не надо, а нужна монолитная дружина. Любимые Прокопом “стеночки” Олег Петрович запрещал, считал это ненужным излишеством: стороннику средних и длинных передач, ему претила короткая игра. С уходом Базилевича Прокопенко получил игровую свободу, стал действовать еще лучше. Впрочем, он подходил под любую игру.
В своей карьере довольствовался Минском, разве что после Олимпиады пытался уйти в “Спартак” по приглашению Бескова — но его быстро приглушили. Потом отчислили, год пробыл в мозырском ЛТП. По освобождении осенью-зимой 1986-го пришел ко мне за помощью: очень хотел, чтобы куда-нибудь взяли играть. И в то же время в подворотне моего дома прикладывался к “чернилу” с болелами-“керосинщиками”. Я как увидел, из себя вышел: “Ты что, бляха?..” — “Н-нет, все, Батя...” И действительно, больше здесь в такой ситуации не видел.
Звонили с моего квартирного телефона по разным командам второй лиги. Сначала в Гродно — не взяли. Отказался и Брест (туда звонили не сразу: понимали, что динамовская команда — сразу свяжутся с Белсоветом). Из всех согласился только Валерий Стрельцов в Могилеве. О командах более высоких лиг за пределами республики речь не шла. Не выпустили бы, да и форма была утеряна, больше года не играл. Звонил и вел разговор я, Прокоп стоял рядом, а когда трубку давали ему, говорил коротко: “Ха-ачу и-играть”.
Потом как-то встретил Стрельцова, говорит: “Знаешь, он опять пропадает. Но когда тренируется, ребята совсем по-другому работают. И только за это я буду его держать”. Прокоп пробыл в “Днепре” недолго: исчез в ходе чемпионата раз, другой — и отчислили. Потом его пригласили в “Нефтчи”, узнав, что свободный. Но там история повторилась.
Он покатился. Должен был обойти все заведения, даже не столько пить — засветиться. Жена ничего не могла сделать. Приедет из Могилева, где был один, без семьи — и исчезнет. “Нефтчи” был его последним форпостом. Вернувшись из Баку, больше не выступал.
Пока играл, партнеры его хорошо воспринимали, уважали за игру. Но когда садились вместе за стол, они могли вовремя остановиться, он — нет. Шел куда-нибудь продолжать, но, к его чести, молодых игроков никогда с собой не тянул.

Анатолий Усенко (тренер-массажист минского “Динамо” в 1975-84 годах):
— Саша был человеком не просто добрым, а добрейшим, безотказным. Когда выезжали с семьями на базу в Стайки, кто-то лежал пузом вверх — восстанавливался. А Сашка брал мячик и к детишкам — что-то объяснял, показывал, потом делил на команды и носился с ними. То же в пионерских лагерях, куда игроки поочередно небольшими группами обычно под моим началом (высшему руководству было не до того) отправлялись в порядке “шефской работы”. Играли с пионерами в футбол, общались, отвечали на вопросы. Футболистов плотно кормили, потом были танцы с воспитательницами — и развозили домой. Прокоп и там возился с малышней. Только открещивался перед выездом насчет возможного выступления: “И-иваныч, я же не с-скажу...” Я его успокаивал: “Саш, просто два слова — и они будут кричать от восторга!”
...Потом он все чаще срывался, попадал в ЛТП. Я дважды к нему ездил. Второй раз запомнился: Саша вышел в поношенной телогрейке, посмотрел на меня и заплакал. Я говорил ему, что принял команду Марьиной Горки, что поставим на ставку, будет играть, приезжая только на матчи. “Б-буду”, — обещал он, но не поехал, опять попал в пике... Я заходил как-то к Наталье: “Где Саша?” Она только вздохнула и устало махнула рукой: с сантехниками спустился.
Потом он погиб...

Михаил Романов (бывший помощник начальника мозырского ЛТП):
— Возле столовой у нас находилось футбольное поле, где Саша имел возможность играть. Отряд, за который он выступал, всегда занимал в профилактории первое место. Каждый день после работы Саша тренировался. Мы старались создавать ему все условия для продолжения занятий спортом. Выписывали увольнительные в город, чтобы он мог тренироваться в зале спортивной школы. На его тумбочке стояли фотографии жены и ребенка. По моим сведениям, хотя были проносы, Прокопенко у нас не пил. Знал, что за хорошее поведение ему снизят срок. Но сказать, чтобы Саша вышел отсюда вылеченным, не могу.
...Как-то приехал в Гомель на игру “Гомсельмаш” — “Днепр”. Прокопенко заменили за 20 минут до конца матча. Меня поразило: он сразу подошел к автобусу и... Я спрашиваю: “Ну что, Саша, опять?” А он уже под мухой. Голову в сторону отвернул, молчит.

Леонид Василевский (администратор команды минского “Динамо”):
— По жизни Саша был умный, не как сейчас дурачком-пьяницей представляют. Начитанный парень, любовь к книге, возможно, от матери — заслуженной учительницы республики. Ясно мыслил. Но преподнести себя не мог, очень стеснялся своего заикания — это его больше всего в жизни угнетало. А когда выпьет — ему казалось, что перестает.
Не без грешков, конечно: любил отдохнуть, чтоб в ресторане, с девочками. Во времена Горянского по дороге на гулянку в Заславль разбил свою светлую “Волгу”, врезавшись в задний мост хлебного фургона. Отец приезжал восстанавливать (это сейчас с битым автомобилем разобраться легко, а тогда труднейшее дело было, запчастей не достать). Машина очень долго стояла в гараже УВД. В конце концов ее вроде восстановили и продали. А в последние годы Прокоп ходил пешком.
В Москве во время Олимпиады тоже начудил, был скандал, хотели лишить олимпийской медали, но обошлось.
После “Днепра” на следующий год пригласили в “Нефтчи”. На сборе в Эшерах старший тренер бакинцев Севидов выгнал его из команды — играли спарринг, после которого Прокоп прилично нарушил режим в компании с вратарем, и, по-видимому, терпение Сан Саныча лопнуло. О Минске с самого начала речи не шло, он не мог остановиться — его, еще когда играл, с трудом вырывали из этих лап, искали по три дня.
В день трагедии, 29 марта 1989 года, я кормил судей в кафе на первом этаже гостиницы “Минск”. Посетителей было немного. По кафе от столика к столику ходил Саша, все его, по обыкновению, угощали. Был один, без компании. Потом вышел в туалет — и уже за пределами зала рядом с гардеробом упал. Прибежала официантка: “С футболистом плохо!” Прибывшая “скорая” лишь зафиксировала смерть, тело накрыли простыней. Потом приехала милиция запротоколировала. Кажется, есть два медицинских заключения: согласно одному, смерть наступила от асфикции (удушения), согласно другому — от сердечной недостаточности. Случилось это между 21 и 22 часами. Удушение, мне кажется, не вполне логично, но в прессе прошла именно эта версия, а про сердце нигде не публиковалось.
В тот день Прокоп был одет с иголочки, в кожаном финском плаще (игрокам когда-то продали через базу — дорогие, таких не достать). Спустя несколько дней после смерти жена вспомнила про этот плащ...

Юрий Пудышев (игрок минского “Динамо” в 1976-84 годах):
— После того как он выписался второй раз из ЛТП, уже насчет работы имелась договоренность, надо было только прийти в Белсовет “Динамо”. А Саша днем раньше зашел в кафе гостиницы “Минск”, его угостили, закусил мясом... Прокоп мяса-то почти не ел, он вообще из еды культа не делал: рыбку какую легонькую схватил и побежал, как воробышек, ему много не надо было. Мясом и подавился. Выбить бы из горла этот кусок — а ему сердце откачивать, он и посинел на глазах...

Эдуард Малофеев (старший тренер минского “Динамо”):
— Саша Прокопенко был человек и игрок от Бога. В нем была болезнь, которую лечить трудно, но необходимо. Помню, провинился Саша в очередной раз. Я его ругаю, мол, дело к отчислению идет. А он в ответ: “Василич, я отплачу” — “Чем же?” — “Гол забью”. И обида уходила. Все вновь становилось на свои места. Саша был очень порядочным и искренним, он все свои слабости компенсировал футболом. Он все отдал людям.

Александр Борисевич (первый редактор “Прессбола”):
— Самые талантливые обычно наиболее беззащитны по-за привычной сферой обитания. “Рожденный ползать соревнуется с рожденным летать в умении ползать. И, как правило, побеждает”. Вне поля и команды он был уязвим и потому слаб. До поры до времени молодость, перспектива чего-то добиться, неусталость от игры прикрывали его растерянность перед неизвестной, нефутбольной жизнью. Он начал ломаться, когда надвинулась рубежная дата в тридцать лет и появилось ощущение, что многое уже достигнуто, а новое вряд ли возможно. В лучшем случае — повторение пройденного. Его понесло разом в тысячу запретных доселе желаний, он вдруг отчаянно и разгульно подбросил вверх монетку собственной жизни — плевать, какой стороной упадет. Увы, это непозволительно даже для гения...
...Александр Прокопенко в точности повторил судьбу того трагического типа уходящих спортсменов, к которым относятся Олег Караваев, Николай Костылев, Тамара Лазакович... Боюсь продолжать список, не накаркать бы... Ведь многие, эмигрировав по возрасту или другим причинам из активного спорта в иную социальную нишу, живут, как бы не живя, болея и страдая вечной ностальгией: бедствуя, не находя точки опоры и сочувствуя, не видя новых целей и смысла существования. Совспортсистема всегда имела развитые челюсти и короткую память, она всегда была неблагодарна к тем, кто в состоянии платить по векселям. И в оправдание своего бездействия и равнодушия она неизменно мусолила и множила слухи о заблудших и потерянных, которых очень хотела, но не могла спасти. И при этом как бы ненароком подталкивала к мысли: не надо их жалеть, эти люди сошли с круга, нарушили правила игры и потому не заслуживают внимания и поддержки, они сами виноваты, виноваты, виноваты...

Василий САРЫЧЕВ