— Вы не раз признавались в симпатии к Путину. Президент порадовал вас, проведя глобальные кадровые перестановки в правительстве?
— Боюсь судить, потому что в этом ничего не понимаю. Но верю капитану, который ведёт этот корабль. Если он так решил, значит, это правильно.
— А в нашем шоу-бизнесе не назрели реформы?
— В шоу-бизнесе реформы произошли. Лет 5 назад шоу-бизнес полностью поменялся. После того, как появились соцсети и молодые пацаны стали писать биты, а другие пацаны стали наговаривать на них тексты, в этот момент произошло полное обновление шоу-бизнеса. Главные герои сегодня — они, «люди из интернета».
— Вы же говорили, что сейчас существует два лагеря артистов, которые почти не пересекаются друг с другом — первые представляют традиционную эстраду, вторые — интернет-герои, главным образом рэперы.
— Эти два лагеря чисто возрастные. Один лагерь — это, грубо говоря, артисты в возрасте 50+. Второй — молодые. Всё, что сейчас слушает молодёжь, не слушает старшее поколение. И наоборот. Но есть «пограничные исполнители», как, например, Светлана Лобода. Она и здесь, и там.
— Рэп появился не вчера. Но русский рэп — относительно новое явление. Как сказал Дима Маликов, в нем «много слов, мало музыки». Мелодий в этих треках нет, есть бит, ритм. По мне, так это антимузыкальное явление. Вы так не считаете?
— Мы сейчас говорим про какой рэп? Про наш или западный?
— Про наш в большей степени, конечно.
— Когда появился тяжелый рок, а потом разные его ответвления типа металла, трэша и т. д., апологеты джазовой и классической музыки говорили, мол, всё, полная деградация — в этом нет никакой музыки. Музыка есть и там, и там. Она просто другая. И в рэпе тоже есть музыка. Кому-то это очень нравится, а кому-то нет. Не могу сказать, что я большой любитель рэпа. Но иногда слушаю с удовольствием канадца Дрейка или американский рэп. Он более интересный ритмически. И вокал там является отдельным инструментом. В русском рэпе этого почти нет — у нас это просто стихи «в долю». Как и русский рок, рэп — это отдельная эстетика.
— Года три назад вы выступали чуть ли не запрет рэп-музыки. Почему?
— Не совсем так. В 2017 году меня избрали председателем Общественного совета при Роскомнадзоре. На совещании, где собрались руководители радиостанций, телеканалов и т. д., я обратил внимание на то, что в половине песен, крутившихся на радио и музыкальных каналах, воспевались наркотики. И призвал внимательно относиться к этому. Это ни к чему хорошему не приведёт. Условно говоря, какое-нибудь «Розовое вино» (Элджей и Федук — Ред.) окутано наркотическим флёром. Хотя сама по себе мне эта песня нравится. И таких песен было полно.
— К вам прислушались?
— Возможно. Но начавшаяся позже волна запретов концертов и гонений на рэперов — это не та реакция, которая может привести к исправлению ситуации. В декабре 2018-го я выступил на совете по культуре, где был Путин. Там я сказал, что запрет — это не та форма воздействия на культуру. Наоборот, есть масса желающих встать в очередь на запрет. Несколько дней назад практически никто не знал, кто такой юморист Александр Долгополов. Но теперь, когда он превратился в «мученика и борца за свободу», все его знают и обсуждают (и через неделю о нём забудут). С рэперами то же самое. Запреты концертов замечательного рэпера Хаски только добавили ему популярности — когда его начали запрещать, он был чуть ли не национальным героем. Би-Би-Си и Си-Эн-Эн приезжали у него брать интервью.
— Вы же сам, наверное, в своё время страдали от цензуры, а теперь превращаетесь в цензора и ретрограда.
— Пусть я буду ретроградом, мне по барабану. Но есть грани, которые человек, занимающийся творчеством, не должен переходить. «А у меня во дворе ходит девочка с каре, она любит мефедрон. И я так в неё влюблён». Я буду выступать против таких песен. Огромное количество людей из шоу-бизнеса погибло в основном от наркотиков.
— У Мадонны как-то спросили про песню Devil Pray, где есть слова: «Мы можем принимать наркотики, курить травку, нюхать клей, глотать экстези, закидываться кислотой...». Мол, что она думает вообще по поводу наркотиков? Она сказала: «Наркотики помогают людям узреть бога. И достичь более высокого уровня своего сознания». Но при этом оговорилась, что «мысли наркомана являются ложными и никогда не приведут его к истине. Желая приблизиться к богу с помощью наркотиков, человек немедленно приближается к смерти. Когда ты пребываешь в кайфовом настроении, уверенности в том, что связь с богом обязательно даст о себе знать, нет предела». В другом интервью она призналась, что говорила на эту тему со своей старшей дочерью Лурдес и посоветовала ей: «Если будешь употреблять что-то запрещенное, пусть это будет в умеренном количестве, и главное не смешивать наркотики и алкоголь». Вы ведете разговоры о наркотиках с детьми и артистами? И в каком ключе?
— Мои дети уже выросли. Хотя, конечно, я с ними разговаривал на эти темы. Пытался рассказать, что это дорога в ад. А ад присутствует не только там, но и на земле. Мало того, у меня есть концепция, что если человек здесь свой ад «наработал», то он с ним попадает и туда. Может быть, после смерти он и попадает в рай, но просто он его не может узреть. Потому что вся его сущность находится в другой парадигме.
— Вы верите, что есть жизнь после смерти?
— Я знаю.
— Откуда? Вам передают «весточки оттуда»?
— Потому что иначе все это бессмысленно. Не может быть всё просто так. Вот мы тут сидим, беседуем, по улице ездят машины, бегают собаки, наступает глобальное потепление. Всё это Господь. И мир — это Бог, и война — тоже Бог. И зло — Бог, и добро — Бог.
— Участник «Иванушек» Игорь Сорин погиб из-за наркотиков. Вы пытались остановить его?
— Про то, что Сорин употребляет наркотики, я узнал, когда он уже ушёл из «Иванушек». До конца не знаю, что там произошло. Но он попал в дурную компанию людей, которые конкретно «сидели» на наркоте. Я думаю, что это была какая-то кислота или галлюциногенные грибы. Денег было немного, поэтому всё это было не очень хорошего качества. Хотя разницы нет, какого «качества» наркота. Итог один.
— Вы же знали про алкоголизм другого солиста группы, Олега Яковлева? Его вы пытались остановить?
— Конечно пытался. Разговорами, убеждениями.
— Может, надо было ещё и штрафовать?
— Штрафами не остановить. Ну как можно остановить Рыжего (Андрея Григорьева-Аполлонова — Ред.) штрафами? Он тоже себя медленно убивает.
— И вы прямо об этом говорите?
— Потому что мне больно видеть, что происходит.
— Андрей пережил недавно развод. Может быть, у него сейчас просто тяжёлый период?
— Это всё поводы и оправдания. Это же было и до развода, когда все было хорошо. К сожалению, это недостатки и издержки шоу-бизнеса, куда все так рвутся.
— Почему у артистов такая потребность в алкоголе и наркотиках?
— Слава оказывает огромное воздействие на психику. Но популярность не делает тебя счастливее, наоборот, она опустошает. Хлебнув её один раз, ты уже жить не можешь без неё, как без наркотика. Это беда наших звёзд. Самое страшное для них — потерять популярность. Артист отработал концерт, получил заряд энергии. Он весь на адреналине приходит в гостиницу и не может спокойно лечь спать. Это невозможно. Ему нужно себя чем-то «успокоить».
Наверное, такие большие звёзды, как Мик Джаггер или Оззи Осборн, научились справляться и без алкоголя и других «стимуляторов». Люди, кому 60+, прошли весь ад, выжили и научились справляться. А вот молодёжь, включая Рыжего, пока не может это осознать. А жизнь у мужика в 50 лет только начинается.
— Дети выросли, карьера сделана, деньги заработаны?
— Ну конечно. Плюс гормоны не долбят в лоб. И если найти свое место в жизни, то это вообще прекрасный возраст.
— Вы по-прежнему отговариваете молодых людей идти в шоу-бизнес?
— Мы уже не ведем активной деятельности как продюсерский центр с новыми артистами. К нам в музыкальную академию приходят в основном студенты, которые платят за обучение. Но я им рассказываю про все опасности.
— Судьба Маши Алалыкиной, которая с головой ушла в ислам, — это лучшее, что могло с ней произойти? Или ей было бы лучше, если бы продолжила петь в группе «Фабрика»?
— Я не знаю, что с ней. А ориентироваться на желтую прессу не могу. Но мне кажется, то, что с ней происходит — это нереализованность творческого человека.
— В каком-то интервью вы сказали: «Не рекомендую девушкам выходить замуж за музыкантов. Это бесконечно влюбленные в себя и в свое творчество люди». Исключений не бывает?
— Конечно бывают. Но я их не знаю.
— С музыкантами женщины редко бывают счастливы?
— Думаю, можно расширить круг и говорить не только о музыкантах — это люди творческих профессий. В книге Кортасара «Игра в классики» есть рассуждения о том, что тщеславие — это такая штука, которая заставляет человека все время кому-то что-то доказывать. И каждый раз нужно начинать с нуля. Если человек состоялся, он и дальше продолжает доказывать, что он что-то значит. А если не состоялся, пытается доказать, что он тоже художник. Для семейной жизни это очень непросто. Хотя бывают прекрасные женщины, готовые к самопожертвованию ради любимого человека. Но да, большинство людей творческих профессий — самовлюбленные эгоисты. Это я и про себя говорю.
— Тем не менее, я слышал, что вы прекрасный семьянин.
— Ну да, ну да: 4 жены, 5 детей.
— «Если занимаешься поп-музыкой, ты должен чувствовать время», — сказали вы. Вы его чувствуете?
— Конечно, для 14–15-летних я уже не смогу написать песню. Хотя спродюсировать смогу. А время я чувствую. Но я не хочу в этом времени находиться. Не хочу присутствовать в соцсетях, наращивать себе подписчиков. Может быть, это желание придет.
— Я обратил внимание, что вас нет ни в одной социальной сети. Почему?
— У меня есть странички везде, но я везде «no name» (без имени, инкогнито — Ред.). Потому что мне надо смотреть какие-то вещи. Но я про себя и свою жизнь не выкладываю ничего. Я уже даже не понимаю, какая жить более реальная — там, в онлайн, или здесь, в офлайн.
— Вы не одиноки в этом. Сергей Лазарев в Инстаграм отписался от своих коллег. Он сказал, что чаще стал заглядывать в Инстаграм, чем в себя.
— Я же говорю: повальное увлечение соцсетями — это беда. К счастью, я не связан с листанием бесконечных лент в соцсетях. Но, тем не менее, я всё время в девайсах. В какой-то момент я вдруг осознал, что не могу сосредоточиться, потому что такое количество информации тебе «долбит» в мозг. Ложишься спать потерянный. А для творческого человека концентрация, внимание, преданность одному делу — это самое главное. Иначе произведение искусства не получится. Это всё будет иллюстрацией к чему-то.
— Сегодня не рождаются глобальные произведения искусства, потому что человек не может сконцентрироваться?
— Да. И художники не могут, и потребители искусства не готовы принять что-то более-менее серьёзное. Люди даже информацию более двух минут уже не в состоянии воспринимать. Мне кажется, это большая проблема. Хотя, может быть, это и не проблема вовсе, а новая реальность. Как и музыка, которая стала фоном.
— Я просеиваю огромное количество музыки. И замечаю, что она стала однообразной — похожие голоса, биты, лупы, звуки, аранжировки. Даже мотивы схожи. Замечали?
— Есть такая тенденция. На днях вышел клип на новую песню Билли Айлиш Everything i wanted. Кто-то написал, что это лучшая песня, которую она написала. И действительно, очень хорошая песня, клип замечательный! Но если бы это была не Билли Айлиш, эту песню вообще никто бы не заметил. Она сегодня, пожалуй, самая любимая моя певица. Она представитель нового поколения — без силиконовых сисек и задниц напоказ. Что было совсем недавно — бесконечные Бейонсе. АБилли Айлиш — совершенно новая музыка. Она тихо, чуть ли не шёпотом рассказывает свои истории. Я был на её концерте в Москве и вообще стал её фанатом. Она настолько естественная и очень открытая. Очень хорошая певица. И еще меня на днях порадовали Оззи Осборн и Элтон Джон, которые записали песню Ordinary Man в духе 80-х. Даже в хит-парады какие-то попали.
— А кто сегодня артист номер один в России?
— Затрудняюсь сказать. Все очень ровно. Первых нет. Никто не вспоминается.
— Вам сложнее было написать песню, когда вы начинали, или сегодня, когда уже за плечами большой опыт?
— Мне всегда тяжело давались песни. И тогда было тяжело, и сейчас. Я медленно, лениво и скрупулезно работаю. У меня рождается миллион вариантов. Я в них часто путаюсь. Иногда на одну песню уходит целый год.
— Дольше всего над какой песней работали?
— Над композицией «Жить». Ее сложно было и написать, и технологически воплотить. Там много артистов. И это уже даже не песня, а более крупная форма.
— Вы мне рассказывали, как ее услышал глава компании «Хайнань Аэрлайнс» и попросил вас написать гимн. Чем завершилась эта история?
— История достойна сериала. Ван Цзянь (председатель совета директоров и соучредитель китайского конгломерата Hainan Airlines (HNA) Group — Ред.) услышал песню «Жить» и пригласил меня на встречу в свой офис на острове Хайнань, в здание, которое по форме напоминает статую Будды. На последнем этаже (в голове Будды) буддийские монахи молятся, когда самолеты «Хайнань Аэрлайнс» взлетают и садятся. Мы с ним обо всем договорились, но в июле 2018 года Ван Цзянь погиб в результате несчастного случая (находясь в деловой командировке во французском Провансе, коммуне Боннье близ Авиньона, Ван Цзянь попытался залезть на стену, чтобы полюбоваться видом и пофотографировать. В первый раз ему это не удалось, и тогда он попытался с разбегу взобраться на ограждение, но перевалился за него, упал с высоты 10 метров и разбился — Ред.).
Я успел сделать только демо-запись песни. Мы уже искали китайского поэта, который должен был написать текст. Но заказчик погиб, и вся история закончилась. А вообще, у меня уже будет третий гимн. Я написал гимн для города Тулы, Сухопутных войск и недавно мы сдали гимн ФСО.
— Когда беретесь за такую работу, бросаете себе вызов?
— Мне просто нравится советская составляющая парадного звучания оркестров. Когда бываю в Русском музее или где-то ещё, где висят огромные полотна соцреализма, меня это очень трогает. Может, потому что это моё детство. Мне нравится этот масштаб, энтузиазм и ощущение гипертрофированного счастья.
— Но в произведениях соцреализма, как мне кажется, много фальши.
— Не уверен, что это фальшь. Я помню первомайские демонстрации, на которые я ходил с папой, который вёл меня за руку. Никакой фальши я там не видел. Было всеобщее ликование и радость. Это была сильная идеология, которая подменила и религию, и другие философские области. Тем не менее, ощущение гипертрофированного счастья было.
— Вы это ощущение переносите в гимны?
— (глубоко задумывается) Как же тяжело о творчестве говорить. Надо подумать...
— Когда вы открывали свою музыкальную академию М.А.М.А., вы говорили, что там будет большой студийный комплекс, съемочный павильон, концертный зал, зал для занятий хореографией, мастеринговая студия... Вы говорили, что создаете в Россию первую музыкальную академию, которая готовит продюсеров. И обещали, что в ней будут преподавать в том числе и иностранные специалисты. Все так и происходит?
— Мы медленно к этому идём. Всё очень непросто, потому что это большая территория. У нас была попытка рейдерского захвата, от которой мы еле отбились. Но сейчас идёт оформление земли. В данный момент там работает порядка 20 студий. Сейчас это единственный в стране центр, куда приезжают все — и рэперы, и рокеры, и поп-артисты. Игоря Бутмана недавно там встретил с оркестром. Больше всего мне нравится, что у нас продюсеры делают музыку. И западные специалисты тоже приезжают с кем-то из наших артистов посотрудничать. И мастер-классы проводят.
— Студия вас уже кормит?
— Пока нет. Мы вышли только в ноль. Это нормально, потому что это не бизнес.
— Вы раскрыли секрет написания хита, его формулу, если можно так сказать?
— Секрет я раскрыл. Но только он все время разный. Потому что песни разные. Если бы это было просто сформулировать, я бы, наверно, сказал, в чем его суть. Единственное, что могу сказать: ты должен передать свою эмоцию «нативно», без всякой фальши, от чистого сердца. По большому счету, творчество и музыка в том числе — это срез определенного состояния, придуманный нереальный мир. В песне автор должен создать свой мир, чтобы человек туда погрузился. И тогда будет хит, который проживет с человеком, может быть, лет 20.
Я часто у своих детей спрашиваю: «Какую песню вы будете слушать через 20 лет?» Они мне их называют. И я понимаю, что не проживут эти песни 20 лет. Не знаю, какая песня, созданная за последние 5 лет, проживет 20–30 лет. Сегодня не рождаются такие песни.
— А какие ваши песни проживут долгую жизнь?
— Одна точно. «Конь».
— Вы устаете от музыки?
— Конечно устаю. Особенно в период сведения какой-нибудь песни. 6 февраля у нас будет премьера новой песни группы «Фабрика» — «Мама молодая». Мне она очень нравится. Песня наполовину на русском, половину на украинском.
— Почему?
— Так получилось. У меня отец украинец, а мама русская. И «Фабрика» у нас теперь на две трети состоит из украинок. Ввиду всех демографических разговоров меня наверняка обвинят в конъюнктуре, в том, что песня на злобу дня — там про маму, которую бросили, но она все равно должна родить. Прямо гимн матерей. Но она была давно написана, чуть ли не год назад. Владимир Владимирович в январе этого года сказал о демографии в Послании, а песня была записана год назад. Так вот когда мы её сводили, мне пришлось её прослушать три тысячи раз примерно, а Игорь Полонский (сопродюсер Матвиенко — Ред.) прослушал ее, наверно, 10 тысяч раз. Так что иногда просто не могу слушать свои песни.
— А отдыхаете как? Помню, вы говорили мне, что являетесь сноубордистом. Всё в прошлом?
— Нет, катаюсь. А ещё сын подсадил меня на пляжный волейбол. Я вчера был на тренировке и сейчас еле дошёл до интервью. Играем в крытом зале на песке, босиком, два на два — два часа тренировка. Спорт для продюсера в возрасте 60+ — это единственное, что заряжает.